Куликовская битва. Запечатленная память - страница 14

. Возможно так, в завуалированной форме, Семен, прозванный Гордым, завещал своим потомкам стремиться к единству и не терять надежды на освобождение.

Самозажжение свечи в кафедральном соборе Москвы перед отъездом митрополита Алексея в Орду в 1357 г. было воспринято русскими людьми как благословение христиан и как символ разгорающейся в Орде «замятии». Благодаря этому доброму знаку Алексей «вборзе» возвратился домой, спасенный «милостию Божиею»[156].

Огонек надежды, затеплившийся в сознании русского человека, разжег освободительные настроения в московских пределах. Уже в 1358 г. княживший после Семена Иван Иванович Красный, отец Дмитрия Донского, не впустил в свою отчину «царева сына», сотворившего немало зла в рязанских землях[157]. Решительный шаг русского князя мог вылиться в серьезный конфликт с Ордой, но помог случай: посол оказался замешанным в крамоле против хана и был убит «повелением царевым»[158], а назревавшая в Волжской Орде смута разразилась…

Спустя два года убийством Бердибека, «испившим ту же чашу, какой напоил отца своего и братию свою»[159], началась поистине «ханская резня». За двадцать лет, от Бердибека до Тохтамыша, в Орде сменилось более 25 ханов[160]. Начавшуюся резню русские современники характеризовали как «попущение гнева Божия» на монголо-татар и милость «смиренным православным христианам»[161]. Начало смуты совпало с вокняжением десятилетнего Дмитрия, сына Ивана Ивановича Красного. Тогда же и русские князья «съперъся о великом княжении», стремясь вырвать из детских рук Дмитрия бразды правления. Однако претендент на великокняжеский престол суздальский князь Дмитрий Константинович очень скоро почувствовал за спиной юного князя могучую силу Московского княжества и влиятельную руку русского митрополита Алексея. Напрасны были старания сына суздальского князя, вынесшего отцу ярлык на великое княжение. Дмитрий Константинович отказался от власти в пользу московского князя Дмитрия Ивановича[162]. Быть может, этот поступок Дмитрия Константиновича и был учтен московским правительством, когда после смерти нижегородского князя возник спор о наследии между его братьями: Дмитрием, который был старшим, и Борисом. В Нижний Новгород, захваченный Борисом с помощью ордынского посла, великий князь и митрополит послали игумена Троице-Сергиева монастыря Сергия Радонежского. Борис отказался от предложения Сергия отправиться в Москву, чтобы там решить его спор с братом. Тогда московский посол использовал крайнюю, по понятиям того времени, меру — затворил все церкви в городе. Великий князь московский дал Дмитрию Константиновичу свои войска для похода на Нижний Новгород[163]. Санкция, примененная Сергием Радонежским, уже встречалась в русской истории. Подобный случай, описанный в Ростовской летописи под 1169 г., безусловно, был известен уроженцу Ростова Сергию: некто Федор, пришедший на епископство в Ростов и желавший подчинить своей воле князя Андрея Боголюбского, во Владимире и «по иным градом и властем многи церкви затвори»[164]. И хотя деятельность епископа Федора окончилась для него печально, примененная им санкция была взята на вооружение Сергием Радонежским спустя двести лет. После принятых великим князем и митрополитом мер Борис помирился с братом и получил взамен Нижнего Новгорода Городец[165]. А Дмитрий Константинович и шестнадцатилетний Дмитрий Московский договорились о свадьбе. «Тое же зимы… — гласит летопись, — женился князь великий Дмитрей Ивановичь у князя Дмитрея у Константиновича у Суждальского, поял за ся дщерь его Овдотью и бысть князю великому свадьба на Коломне»[166].

Вскоре после свадьбы возмужавший Дмитрий Иванович задумал вместе со своим двоюродным братом Владимиром важное политическое мероприятие — строительство каменного московского Кремля. Этой же зимой князья приступили к осуществлению своих планов[167]. Около двух тысяч крестьян и работных людей изо дня в день возводили укрепления