Куст ежевики - страница 11

Она подняла свой, осторожно, стараясь не расплескать Но рука у нее задрожала, и жидкость закапала с ножки бокала на стол. У нее были длинные пальцы с красными ногтями и чувствительный алый рот.

— Твое здоровье, — сказала она. — Главное — удержать бокал. Просто удержать А теперь скажи мне прямо, когда он умрет?

— Прошу тебя, Маргрет… прошу тебя…

— Я хочу знать. Когда он умрет?

— Маргрет… ты встречалась с другими врачами, и я уверен, тебе сказали все, что ты должна знать.

— Когда это случится?

— Ну, до ста он, может, и не дотянет.

— Ты такой же, как все. Правды из вас, докторов, клещами не вытянешь.

— Послушай, Маргрет, ты несправедлива.

Она сделала большой глоток Черные глаза ее были широко раскрыты.

— Я пытаюсь радоваться тому, что Лэрри приехал сюда Я стараюсь поверить, что это оптимальный вариант для него.

— Это хороший городок Он здесь родился.

— Это его и твой город. Но никак не мой.

Он не совсем понял, что она имела в виду, поэтому ничего не сказал в ответ на ее слова и заговорил о другом:

— С отцом Лэрри нелегко будет ужиться.

— Но все же я надеюсь, мы найдем что-нибудь общее — все трое, — ведь мы любим одного и того же человека. — Она допила мартини, осторожно затушила окурок в зеленой раковине, затем встала и решительно пошла к выходу. Они молча поехали через мокрый город, повернули налево, потом направо и оказались на улице Вязов, которая шла параллельно Главной улице.

У Сэма Макфая был большой белый двухэтажный дом эпохи короля Георга с коньком на крыше, двумя громадными трубами, красивой старой дверью с коринфскими пилястрами и веерообразными окнами на фасаде и сбоку, украшенными деревянной резьбой. Стоящий в стороне от дороги, он, через сто пятьдесят лет после того, как его построил один богатый капитан, был почти не виден за вязами и высокими рододендронами, норвежской елью, сиренью и кустами роз, жмущимися к нему со всех сторон. Гай свернул на подъездную аллею и выключил мотор.

— За домом — чудная терраса, — сказал он. — Еще несколько недель ты сможешь любоваться этой красотой.

— Несколько недель?

— Бабье лето, — сказал он осторожно. — Ради бога… я говорил о погоде.

— Я знаю. Извини. — Она посмотрела через стекло на большой белый дом. — Вот здесь Лэрри родился… прожил двадцать лет.

— Да. — Он помолчал. — А твой багаж?

— Я его отправила раньше, на такси.

— Миссис О’Хара позаботится обо всем.

— Да… А я, пожалуй, приму ванну и немного посплю.

— Тебе это не помешает.

— Я знаю. — Она вышла из машины, помедлила, потом вернулась и погладила Цезаря. По лбу ее стекала капелька дождя, а глаза были темными и отрешенными, как будто она видела что-то, неведомое ему. — Не знаешь, сколько это продлится?

— Пока не опадут листья.

— Я имею в виду Лэрри. Сколько ему осталось?

Он не ответил. Она сказала:

— Я и так знаю, — улыбнулась вымученно, резко повернулась и пошла к дому. Он посмотрел вслед — черные волосы блестели от дождя.

Сон Маргрет был странный, почти жуткий.

Из-за угла больницы неожиданно появилась лошадь. Гай нажал на тормоза, но было слишком поздно. Лошадь испуганно попятилась, потом ее передние копыта с оглушительным треском пробили лобовое стекло, а сидевший у нее на спине маленький мальчик с громким плачем упал на землю. Гай повернулся к Маргрет: «Жива?» Она молча кивнула Выйдя из машины, он поднял малыша, отряхнул его и стал успокаивать. Лошадь, с зияющей в боку огромной раной, жалобно стонала Гай вернулся к машине, вытащил из ящичка для перчаток револьвер и выстрелил ей в голову Маргрет видела страдальческий взгляд карих глаз, слышала выстрел, потом на лбу лошади расплылось темное пятно, а глаза остекленели. Маргрет закричала и бросилась прочь Она, спотыкаясь, падая, снова поднимаясь, бежала к небольшому пригорку, на котором по соседству с больницей стоял необычный старинный дом. Гай окликнул ее, но она не оглянулась. Это, однако, было вроде бега на месте, потому что, хотя она и напрягала все силы, дом доктора Монфорда по-прежнему маячил далеко впереди Наконец, она, измученная, упала на обочину дороги, открыла глаза, закрыла их и снова очень медленно разомкнула веки Она лежала на помпезной кровати под высоким балдахином, в необычно большой спальне, обставленной в колониальном стиле и увешанной коврами ручной работы За окном было темно Шел дождь. Откуда-то издали доносились душераздирающие стоны раненой лошади и отчаянный голос Гая А она ничком лежала на пыльной обочине.