Ленинград, Тифлис… - страница 27

Но марсельезу не пели. Леклерк махнул рукой, Риго опустил флаг. Леклерк театрально поцеловал флаг и прижал его к груди. На этом церемония закончилась.

Через месяц в помещении лицея открылся первый тифлисский трудовой техникум. Там преподавали трудовое воспитание, основы советского строительства, марксистскую политэкономию и основы исторического материализма. Преподаватели были в основном старые, из гимназий и реальных училищ: трудовому воспитанию обучал Шалва Метревели, бывший комиссар центрального района. Проучились в этом странном заведении Марк и Вета два года и в июле 1924 года получили диплом об его окончании. В тот же год они подали заявление о поступлении в Политехнический институт — Марк на физический, а Вета на общественный факультет.

В тот год в Москве умер Ленин, и в России расцвел нэп. Открылись частные магазины, стали понемножку выпускать за границу. А в Грузии 1924 год обернулся террором.

В эмиграции был создан Комитет независимости. В Грузию из Франции тайно пробрался Валико Джугели, его председатель, с планом восстания против большевиков. С самого начала все его действия контролировал Берия — это было началом его блистательной карьеры. Джугели дали походить какое-то время на свободе, отследили контакты, а потом взяли. Джугели сломался быстро, в газетах напечатали его покаянное письмо. На допросе Джугели выдал всех, рассказал все что знал, остальное додумали за него чекисты… Восстание началось в конце августа. Повстанцам дали захватить несколько мелких городков, а потом разгромили с необычной даже для большевиков жестокостью. Начались аресты. В газетах печатали постановления Коллегии ЧК Грузии о расстреле «активистов», с длинным списком бывших фабрикантов, князей, помещиков и их прислужников из интеллигентов.

Затем стали брать рядовых участников и сочувствующих. Арестовали и сослали в Сибирь Шалву Метревели. Дом Дадашевых конфисковали. Их самих «уплотнили» — переселили всех в одну квартиру. В освободившиеся квартиры вселили жильцов из пролетарских районов.

Марк и Вета не стали учиться в Политехническом институте. В сентябре они уехали в город, который недавно стали называть Ленинградом. На перроне их провожала вся семья.

Накануне у Веты был разговор с отцом. Они сидели за большим письменным столом, в старом кабинете Жоржа. Теперь из кабинета устроили гостиную и спальню; кровати отгородили ширмой. В соседней комнате размещалась их общая столовая, а дальше по коридору — комната Паши и Анны. В остальных комнатах были новые жильцы — пролетарии. В ванной теперь не мылись, там стирали белье, в уборной держался стойкий запах мочи.

Жорж передал Вете письма своим старым петербургским знакомым, «они обязательно тебе помогут, хотя бы первое время». Потом открыл ключом ящик стола, достал голубой конверт, на нем было напечатано «Hotel Suisse, Généve». В конверте лежала царская десятирублевая ассигнация и картонная карточка с надписью готическими буквами: «Bank Leu, Zurich, since 1795».

Жорж повертел ассигнацию и карточку в руках.

— Это — старая история, Вета. Я не знаю, удастся ли тебе когда-нибудь попасть за границу… Ты должна знать, что у нас там на счету есть деньги… Много денег…

Вета не поняла.

— На каком счету, папа?

Жорж показал ей ассигнацию.

— Достаточно придти в банк Лей в Цюрихе, это на Банхофштрассе, недалеко от вокзала, и показать кассиру вот эту бумажку…

Вета вздохнула.

— Я не думаю, что когда-нибудь попаду в Цюрих…

— Кто знает, Вета, кто знает…

Жорж решительно протянул конверт Вете.

— Мне кажется, он тебе пригодится…

Зябким сентябрьским утром 1924 года Марк и Вета вышли из дверей Московского вокзала и по каменным ступенькам спустились на площадь Восстания. Одеты они были бедно и не по сезону. На Вете — легкий плащ и черный берет, на Марке — гимназическая куртка и фуражка. В руках — перетянутые ремнями баулы.

Они долго стояли на тротуаре, смотрели на столпотворение машин и извозчиков, на тяжелую статую Александра Третьего и на золотые буквы на черном на постаменте: