Летние истории - страница 20

Но сегодня его героические усилия натыкались всёё на ту же безразлично витающую улыбку и односложные ответы. Правда, Страдзинский начинал подозревать, что это и есть максимальное проявление ее чувств.

В подтверждение тому, Люба, угадывая в мельчайших нюансах настроение подруги, думала, что та, похоже, завтра в Юрьевск не поедет. Самой же Любе нравился спокойный, симпатичный парень с идущей ему сережкой, она не чувствовала своего обычного с мужчиной, тем паче малознакомым, смущения.

Гуляя, они набрели на открытый киоск. Живительная пивная струя оживила впадающие в похмелье сонные Ромины мозги, и он обнаружил, что Илья, уже минут десять рассказывающий занимательную байку, рассказывающий увлекательно, с хорошо поставленными артистическими паузами, несет полную ахинею.

Кроме того, что Илья никак не мог выбрать в каком лице: первом или третьем ему рассказывать, в байке решительно невозможно было уловить никакого смысла, там присутствовали неисчислимые персонажи, все мыслимые виды наркотиков, какой-то московский клуб, названия дюжины российских и европейских городов, а вот смысла не было.

Было очевидно, что веселье пора заканчивать, и оно закончилось.

Страдзинский разлепил левый глаз и, приподняв бровь, прополз им по комнате, затем, осмелев, распахнул и второй — похмелье не подступило день начинался удачно.

Натянув джинсы и рубашку, Страдзинский по привычке похлопал по нагрудному карману, ища сигареты, но, вспомнив, что бросил еще два месяца назад, двинулся вниз, шлепая босыми пятками по ступенькам.

Дом, старый добрый трухлявый дом, с заедающими рамами, запущенным садом, скрипучими лестницами, облупленной плитой, верандой, переплетенной желтыми и белыми стеклами когда-то в шахматном, а теперь безо всякого порядка, таз с потеками под умывальней, сломанный, но не выброшенный и не починенный холодильник, лет пятнадцать обживающий угол табуретной тумбочкой, метина на прожилчатом дереве стола, оставленная маминой сигаретой, скатившейся с пепельницы, абажур с выщербленным им же самим треугольником — следствие практики пластиковым и зачем-то ярко-красным мечом:

Придя в упадок после смерти деда, дом стал выказывать еще больше характера:

запахи, знакомые с детства, стали сильней, лестница скрипела громче и музыкальней, а развалившаяся стремянка валялась под кривенькой яблонькой, дыша многолетними историями.

Страдзинский воровато, но с раздражением скосился на веранду, где тюбики, коробочки, перья, кисточки и многосвечная лампа в образцовом порядке уже неделю ожидали старательного работягу.

В общей сложности Рома провел за работой едва ли час. Собственно, в Юрьевском так бывало всегда. Каждый год приезжал сюда Страдзинский, исполненный боевого задора, уверенный, что в этот-то раз он: и каждый раз уезжал домой с пустым этюдником.

В сущности, право на безделье Страдзинский заслужил двухмесячным каторжным трудом над одной милой сказкой для совсем маленьких, из тех, где на страницу приходится красочный рисунок и два-три крупношрифтовых (не стоит утомлять родителей) абзаца. Заказ на нее счастливо достался ему в венском издательстве, и теперь измученный дотошными австрияками, но довольный Рома собирался в Юрьевском лениво просмотреть все еще раз, может быть, что-нибудь набросать, тем более, что настроение одного-двух рисунков казалось ему несколько выбивавшимся из общего, но как-то:

Под взглядом дедушки, осуждающе глядевшего с выцветшей огоньковской иллюстрации, зачем-то утвержденной на стене лет двадцать назад, нерадивый внук поежился и неожиданно подумал, что, если снять теперь фотографию, на поблекших обоях обозначится яркий прямоугольник.

Страдзинский тряхнул головой, распахивая холодильник, и, почесав в затылке, решил, что готовить сегодня лень (так он решал два раза из трех). Здешние ресторанные цены могли придавить кулинара в ком угодно.

Здоровенный дом, выстроенный Стасиным папашей, стоял через дорогу белокаменной махиной. Рому передергивало каждый раз, когда он видел это вычурное чудовище.

Кривые лесенки, винтом взлетающие к крыше, многоуровневые залы, узенькие наглухо зашторенные окна, дорогая мебель того сорта, что уместен исключительно в офисе: