Летят сквозь годы - страница 54

стр.

— Выдумщица ты, Таня. Какой тут вольный воздух, дышать нечем.

— Ну так ведь это — скоропреходящая жара! — Таня уже отстаивала понравившуюся ей мысль привезти в Маевский свою семью. — Тут и правда хорошо: простор, виноград…

— Нет, после войны я в Москву поеду, — подала голос Вера. — Доучиваться надо.

— Ты и так, Белик, ученая, как профессор.

— Девочки, уже седьмой час, — напомнила Таня. — Собирайтесь, а то на полеты опоздаем. Плавательная тренировочка, Верок, тю-тю… некогда.

В поселок девушки возвращались вдоль реки. Бледное, изнемогшее от собственного жара солнце уже коснулось водной глади на горизонте.

Таня вспомнила, что ей рассказывала местная жительница, хуторянка: «Малярию у нас лечат водой. Стоит окунуться в реку на закате солнца — и болезнь как рукой сымет». Катю Пискареву в последнее время часто трясла лихорадка.

— Катя, ты давно платила членские взносы? — спросила Таня.

— Недавно. А что?

— А ну покажи партбилет!

Катя, немного удивленная, расстегнула карман гимнастерки и протянула маленькую книжечку Тане. Девушки остановились в недоумении. Таня бережно взяла Катин партбилет, а Катю столкнула в воду. Катя вскрикнула, упала, окунулась с головой.

У берега было мелко — пострадавшая тут же, отфыркиваясь, поднялась на ноги. По пояс в воде, в мокрой потемневшей гимнастерке, с прилипшими к лицу волосами, она стояла разъяренная, спрашивая:

— Ты что, с ума сошла? Или винограда объелась?

Таня немедленно протянула обе руки — помочь.

— Иди ты! — ударила ее по рукам Катя и сама стала выбираться на берег. — Хороши шутки. А в чем я на полеты пойду? Девчата, нужно сказать врачу, пусть проверит Таньку. Она определенно ненормальная, — говорила Катя уже беззлобно, снимая с себя гимнастерку и брюки, чтобы выжать. — Подумать только, до чего хитра: «Покажи партбилет»! Хорошо хоть, что у тебя ума хватило партбилет взять. И на том спасибо.

Смеясь, девушки окружили Таню и Катю. Пока Катя выкручивала мокрую одежду, тело обдало ветерком, и оно покрылось гусиной кожей. Зубы Кати начали выстукивать дробь.

— Ой как холодно! Опять началось. Опять лихорадка схватила, — зашептала Катя.

Таня порывисто сняла с себя гимнастерку.

— Катечка, дорогая, прости меня. Надевай мою сухую, а то совсем посинела. Вот обманула меня гадкая баба. Ведь я хотела тебя от малярии вылечить. Одна тетка здешняя сказала, что у них малярию все так лечат. Я и поверила. Прости, Катя. Одевайся скорее. А я мокрое надену. Пока дойдем, высохнет.

Девушки подхватили Катю под руки и помчались в общежитие уложить ее, всю трясущуюся в постель, Вера сказала Тане укоризненно:

— И зачем ты…

— Что значит «зачем?» — возмутилась Таня. — Человек болеет и болеет. А мне, по-твоему, сложив ручки, смотреть? Ничего не делать?

— Ну уж и сделала.

— Ох, штурман, не пили хоть ты меня. Сама каюсь.

Катя в эту ночь, конечно, не летала. Ее бил мучительный озноб; на нее навалили одеяла и даже матрацы со всех постелей.

Перед выездом на аэродром Таня с виноватым видом забежала проведать больную.

— Я распекла зловредную бабу. А она уверяет, что так и должно быть: сразу потрусит, а потом пройдет, и будешь здорова. Врач был?

— Приходила. Ты только не проговорись, Таня. Я сказала, что сдуру искупалась в жару. Вот и простудилась. Девчонки тоже не скажут. А то начнут тебя песочить — знахаркам, мол, всяким верит. Меня и так через каждые три дня лихорадит. А сегодня как раз третий день. Ну, началось бы на час позже. Или в полете, как уже было. Просто не знаю, как я тогда самолет довела. Иди, Танюшка, летай спокойно. Не волнуйся за меня.

На аэродроме в ожидании боевой задачи девушки, все еще вялые от духоты, уселись на выжженной солнцем траве.

Они были красивы — загорелые, в синих комбинезонах и разноцветных шелковых подшлемниках. Подшлемники красили сами — чернилами, акрихином — ради кокетства; можно было подобрать цвет к лицу — желтый, салатный или голубой. Эта деталь — разноцветные веселые подшлемники — сразу отличала их от мужчин, летчиков-братцев.

Кто-то пустил утку:

— Полетим на Новороссийск сегодня!

Все встрепенулись:

— Не может этого быть. Такой укрепленный пункт — и наши По-2.