Литургия смерти и современная культура - страница 26

наоборот, он есть истинное исполнение жизни, ибо являет, освящая его, смысл жизни, заставляя человека радоваться делам рук своих. Суббота, «божественный покой», освящает всю жизнь, придавая смысл всем ее проявлениям, так же как наше воскресенье, день Господень, день Евхаристии, превращает всю неделю в воспоминание о том, что нам даровал Бог, и придает смысл всем нашим трудам. Таким образом, в Библии «покой» — в первую очередь и в основном покой Бога или, как постоянно повторяет Библия, «Его покой». В Послании к Евреям апостол Павел пишет: «...они не войдут в покой Мой» (Евр 3:11) и чуть ниже: «...еще остается обетование войти в покой Его» (Евр 4:1).

Смерть как таковая — естественная смерть — это не покой, ибо «нет покоя в аду», который есть разлучение с Богом и, следовательно, с Его покоем. Но Христос вошел в смерть и сделал ее «Своим покоем», новой и святой субботой. «А входим в покой мы уверовавшие», — говорит апостол Павел (Евр 4:3). Надпись requiet in расет на христианских могилах, таким образом, означает то же, что и «Он покоится во Христе», ибо (процитируем опять апостола Павла) «Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду» (Еф 2:14). И этот покой есть жизнь, ибо Христос жив и все те, кто покоится с Ним, живы — живы на нынешнем этапе надеждой на воскресение и жизнь вечную.

В погребальной гимнографии, хотя слова, метафора («вечный покой») остались прежними, значение их изменилось. И изменилось оно потому, что изменился контекст, в котором звучит теперь слово «покой». «Покой», о котором мы теперь молимся, да будет он дарован нам после смерти, радикально противоположен жизни. В Священном Писании (надо ли мне это доказывать?) и в ранней Церкви эта жизнь никогда не представлялась как бессмысленная. Она стала греховной, извращенной, смертной, погруженной во зло, но ни грех, ни извращение не лишают ее смысла. В основе своей жизнь остается чудесным Божиим даром. Божиим творением, о котором Бог сказал, что оно «хорошо весьма».

Обращаясь же снова к погребальной гимнографии, можно сказать, что она звучит так, как будто главная ее цель — именно показать жизнь лишенной смысла. «Кратковременная наша жизнь... — утверждает одно из песнопений при последнем целовании, — ничтожная тень... обманчивый сон». «Тогда вся привременная жизнь... ад и погибель, тень непостоянная, сень заблуждения». А смерть, уродливая, ужасная смерть, по словам другого песнопения, — «великий плач и рыдание, великое стенание и болезнь...». Именно смерть превращает жизнь в бессмысленную иллюзию, в «ничтожную тень» и «обманчивый сон». Этот новый образ, новое ощущение жизни и смерти видоизменяет «вечный покой», превращает его в вещь в себе, в реальность, не имеющую более отношения ни к этой жизни, ни к смерти. Жизнь бессмысленна, а смерть ужасна. Но где-то «там», за пределами жизни и за пределами смерти, отдельно от них обеих, существует «место упокоения», в которое душа может войти милостию Божией.

И вот, наконец, четвертое и последнее изменение, внесенное гимнографией (и не только в само погребальное богослужение, но во всю область отношений Церкви со смертью и с усопшими), помещает в центр этой области как ее главное содержание ходатайство за усопших, молитвенную просьбу принять их в «место упокоения». Как я уже говорил, когда усопший в конце этого исторического периода получает, так сказать, «голос», то он обращается к нам: «Но прошу и умоляю всех: непрестанно о мне молитесь ко Христу Богу, да не буду низведен по грехам моим в место мучений, но да вселюся в жизненный свет». В раннем погребении, в том «слое», который я назвал «Великой Субботой», как и во всей области церковного поминовения усопших (об этом мы скоро поговорим) взаимоотношения усопших и живых — это прежде всего «общение», нерушимое единство во Христе. Другими словами, погребение и поминовение усопших в ранней Церкви — прежде всего явление, «эпифания» победы Христа над смертью. Смерть больше не является разлучением, разрывом. И вот теперь эти взаимоотношения превращаются все больше в ходатайство живых