Ловля ветра, или Поиск большой любви - страница 25

Но сейчас все было иначе. Елизавета Валентиновна работала над книгой преподобного Ефрема Сирина — и точно в знойный день пила живую воду из родника и дышала прохладой гор.

От чрева матери моей стал я преогорчевать Тебя и ни во что вменять благодать Твою, нерадя о душе своей. Ты же, Владыко мой, по множеству щедрот Твоих милостиво и терпеливо взирал на все лукавство мое. Главу мою возносила благодать Твоя, но она ежедневно унижаема была грехами моими.

Совесть моя обличает меня в этом — и я будто и хочу освободиться от уз своих, и каждый день сетую и воздыхаю о сем, но все оказываюсь связанным теми же сетями.

Жалок я, жалко и ежедневное покаяние мое, потому что не имеет оно твердого основания. Каждый день полагаю основание зданию — и опять собственными руками своими разоряю его.

Пышно цвела осень, золотые ветви клена приветливо глядели в редакционные окна, а Елизавета Валентиновна, не поднимая головы, читала и читала этот покаянный плач великого святого, забывая править текст.

После того, как уже приобрел я познание истины, стал я убийцею и обидчиком, ссорюсь за малости, стал завистлив и жесток к живущим со мною, немилостив к нищим, гневлив, спорлив, упорен, ленив, раздражителен, питаю злые мысли, люблю нарядные одежды…

Дойдя до этого места, Елизавета Валентиновна громко вздохнула и поправила красиво завязанный шейный платок.

И доныне еще очень много во мне скверных помыслов, вспышек самолюбия, чревоугодия, сластолюбия, тщеславия, гордыни, зложелательства, пересудов, тайноядения, уныния, соперничества, негодования.

Не значу ничего, а думаю о себе много; непрестанно лгу, и гневаюсь на лжецов; осуждаю падающих, а сам непрестанно падаю; осуждаю злоречивых и татей, а сам и тать, и злоречив. Хожу со светлым взором, хотя весь нечист.

…Брату, когда он в нужде, горделиво отказываю, а когда сам нуждаюсь, обращаюсь к нему. Ненавижу больного, а когда сам болен, желаю, чтобы все любили меня. Высших знать не хочу, низших презираю…

«Господи, Господи, помилуй меня грешную», — пробормотала женщина горестно, и много, много жестоких сцен с ее участием пронеслось в голове.

Встань, душа, состарвшая в грехах, и обновись покаянием. Из сокрушения и слез раствори себе врачевство и врачуй язвы падшего в тебе образа. Воззови от сердца своего и открой беззакония свои, потому что Всеблагий щадит тебя, падшую.

— Елизавета Валентинна!..

Корректор вздрогнула. Дернулась было прикрыть текст рукой, будто секретарша могла подсмотреть что-то сокровенное в ней, Елизавете Валентиновне, что-то запретное, что так хорошо знал «малосмысленный», как он себя называл, преподобный Ефрем Сирин, и что так достоверно описал еще в IV веке от Рождества Христова.

— Я ухожу, — секретарь покрутила ключ на изящном пальчике. (Интересно, почему именно у секретарш такой вызывающе безупречный маникюр?) — Вы еще поработаете?.. Закроете кабинет сами?..

Елизавета промычала что-то невразумительное, нечто среднее между «да» и «нет», но головой кивнула.

— До свидания, Елизаветочка Валентинна!

Миг — и послышалась быстрая удаляющаяся дробь каблучков по лестнице.

«Елизаветочка Валентинна! — недовольно дернула плечом Елизавета, но тут же опомнилась: — О Господи!»

Стала читать дальше.

О, какое у меня безчувствие! Какая грубая, поземленевшая душа у меня! О, сердце развращенное, уста, исполненные горечи, гортань — гроб отверстый!

Почему не помнишь ты, душа, о неизбежном пути разлучения твоего? Почему не готовишься к сему шествию? Зачем без жалости к себе приближаешься к погибели? Для чего навлекаешь на себя вечные мучения? Что ты делаешь, душа, живя, как несмысленное бессловесное?

Приди же, наконец, в себя, душа моя, убойся Бога и начни с мужеством шествовать путем заповедей Его.

«Все!» Елизавета шлепнула бумажную стопку в ящик стола, с грохотом задвинула его, подошла к окну. «Все!» — сказала она клену, и он закивал согласно, затрепетал, зашумел пестрыми листьями. Елизавета Валентиновна решила стать аскетом. Прямо сейчас — а чего тянуть? И так уже пенсия скоро, куда еще-то откладывать?

День был субботний. Для подвига более чем подходящий. Уже через полчаса Елизавета стояла на вечерней службе в маленьком своем храме. Душа ее пела, и жаждала очищения, и просила аскезы. Слушая молитвы всенощного бдения, женщина поняла вдруг, с чего следует начать.