Ловушка для матери - страница 11

— Мистер Гудвин слушает.

— Прошу прощения, Арчи. — Звонил Фриц. — Но она настаивает...

— Кто это она?

— Женщина по телефону. Что-то насчет пуговиц. Она говорит...

— Хорошо. — Я включил телефон и взял трубку. — Да? Говорит Арчи Гудвин.

— Мне нужен Ниро Вулф, и я спешу.

— Его нет. Если это насчет объяв...

— Да. Я увидела его в «Ньюс». Я знаю о нескольких пуговицах, похожих на эти и хочу быть первой.

— Вы первая. Назовите, пожалуйста, ваше имя.

— Беатрис Эппс. Э-п-п-с. Я первая?

— Вы первая, если ваше сообщение подойдет. Миссис Эппс или мисс?

— Мисс Беатрис Эппс. Я не могу рассказать вам все сейчас...

— Где вы, мисс Эппс?

— В телефонной будке на Гранд Централь. Я по пути на работу и должна быть там в девять часов, поэтому сейчас я не могу вам все рассказать.

— Это очень разумно. Где вы работаете?

— У «Квина и Коллинза» в Ченинг-билдинг. Недвижимое имущество. Но не приходите туда, они этого не любят. Я позвоню вам еще раз в обеденный перерыв.

— Это когда будет?

— В половине первого.

— Хорошо. Я буду у газетного киоска в Ченинг-билдинг в двенадцать тридцать и куплю вам еду. У меня в петлице будет орхидея, белая с зеленью. Сто долларов при мне.

— Я опаздываю, и должна идти. Я там буду.

Связь прервалась. Я плюхнулся обратно на подушку, обнаружил, что если бы меня не разбудили, то через полчаса я был бы в форме, и опустил ноги на пол.

В десять часов я сидел на кухне за моим столиком, посыпая коричневым сахаром кусок пирога со сметаной, с «Таймс» на салфетке передо мной. Фриц, стоя рядом, спросил:

— Корицы не надо?

— Нет, — ответил я твердо. — Это будет уже чересчур.

— Тогда для тебя будет...

— У тебя добрые намерения Фриц, и я тебе благодарен.

— У меня всегда добрые намерения.

Он пошел к плите, чтобы приготовить мне еще пирожок:

— Я видел объявление и вещи на вашем письменном столе. Я слышал, что наиболее опасное дело для детектива — это похищение ребенка.

— Может быть, да, а может быть, нет. Смотря по обстоятельствам.

— За все годы, что я с патроном, это первое такое дело. Он никогда этим не занимался.

Я глотнул кофе.

— Опять, Фриц, ты кружишь вокруг да около. Ты мог бы просто спросить: это действительно дело о похищении ребенка? И я бы ответил: нет. Только между нами, строго секретно: детская одежда действительно принадлежит младенцу. Еще не решено, привезут ли ребенка сюда. Я, например, сомневаюсь, согласится ли мать, но мне известно, что она прекрасно готовит. И если ты захочешь взять длительный отпуск...

Он был занят пирогом, и я протянул руку за томатом и лимонным вареньем.

— Ты настоящий друг, Арчи. — Сказал он.

— К сожалению, мало кто ценит что-нибудь стоящее.

— Я рад, что ты мне все рассказал. Это мальчик?

— Да. Он похож на патрона.

— Хорошо. Знаешь, что я сделаю? — Он повернулся к плите и перевернул пирог. — Я положу корицу.

Я не выразил одобрения. Мы немного обсудили этот вопрос.

Вместо того, чтобы дождаться, пока Вулф спустится вниз и доложить ему о развитии событий, я, после обычной утренней работы вскрыл почту, вытер пыль, вытряхнул корзины для бумаг, сорвал листки с настольных календарей, налил свежую воду в вазу с цветами на столе Вулфа и поднялся наверх, в оранжерею. Июнь не лучшее время для того, чтобы показывать коллекцию орхидей, особенно такую, как у Вулфа, в которой более двухсот разновидностей. В первой комнате, тропической, было лишь несколько цветовых пятен; в промежуточной проблесков было больше, а в третьей, прохладной, цветов было много, хотя и не очень ярких. В последней комнате, где росли орхидеи в горшках, сидели на скамейке Вулф и Теодор Хорстман, изучая узлы псевдобульб. Когда я подошел, патрон повернул голову и прокричал:

— Ну?

Предполагалось, что мешать ему здесь можно лишь в случае крайней необходимости.

— Ничего срочного, — сказал я. — Просто зашел сказать вам, что беру «Циприпедиум лауренсианум» — один цветок. В петлицу. Звонила женщина насчет пуговиц, и когда я встречусь с ней, цветок будет опознавательным знаком.

— Когда ты уходишь?

— Около двенадцати. По пути зайду в банк.

— Хорошо.

Он возобновил осмотр и был так поглощен этим, что больше не обращал на меня внимания. Я взял цветок и спустился вниз. В одиннадцать Вулф пришел, потребовал подробный отчет и получив его, задал один вопрос: