Лунный камень - страница 33

Миледи, слушавшая его с измученным выражением лица, кажется, втайне желала, чтобы доктор говорил искренне и чтобы мисс Рейчел оказалась настолько преданной науке, что согласилась бы пожертвовать своим подарком на день рождения.

Гостем, сидевшим справа от молодой хозяйки, был известный общественный деятель, не кто иной, как знаменитый индийский путешественник мистер Мертуэт, который, переодевшись, рискуя жизнью, побывал там, где еще не ступала нога европейца.

Это был долговязый, худощавый, жилистый и молчаливый человек. Вид он имел уставший, глаза со смуглого лица глядели твердо и внимательно. Ходили слухи, что ему приелась скучная жизнь в наших краях и он решил снова отправиться в путешествие, чтобы вернуться в дикие страны Востока. Если не считать того, что он сказал мисс Рейчел о ее камне, сомневаюсь, что за весь обед он произнес больше шести слов или выпил хотя бы один бокал вина. Лунный камень был единственным, что хоть как-то его заинтересовало. Слава камня, видимо, настигла его в одном из тех смертельно опасных индийских мест, в которых ему довелось скитаться. Сначала он молча смотрел на него, смотрел так долго, что мисс Рейчел засмущалась, а потом своим холодным, невозмутимым тоном произнес:

– Мисс Рейчел, если вы когда-нибудь поедете в Индию, не берите с собой дядиного подарка. Индийский алмаз может оказаться предметом поклонения для индусов. Я знаю один город и один храм в этом городе, где вы, появившись в таком виде, не проживете и пяти минут.

Мисс Рейчел, находясь в безопасной Англии, с видимым удовольствием выслушала, какая опасность ей грозит в Индии. Удовольствие Лопотух было еще больше. Они с грохотом побросали ножи и вилки и заголосили:

– О, как интересно!

Миледи, беспокойно ерзавшая на стуле, поспешила сменить тему.

Постепенно я начал понимать, что этот праздничный обед проходил не так безоблачно, как прежде.

Глядя на этот день рождения сейчас, в свете последовавших за ним событий, я начинаю подумывать, что проклятый алмаз навел порчу на все общество. Я щедро потчевал гостей вином и, будучи наделенным привилегиями, следовал за не пользовавшимися успехом блюдами, нашептывая доверительно гостям: «Извольте испробовать. Прошу вас, измените свое мнение, ибо я совершенно уверен, что это вам понравится». В девяти случаях из десяти они изменяли мнение из уважения к старому доброму Беттереджу, как им было угодно меня называть, но все впустую. За столом разговор то и дело обрывался, и воцарялось молчание, отчего лично я чувствовал себя крайне неудобно. А когда они снова заговаривали, то всегда делали это невпопад и очень неудачно. Например, мистер Кэнди, доктор, произнес больше нелепостей, чем за все время, которое я его знал. Взгляните на один пример, и вы поймете, что я должен был чувствовать, стоя у буфета и всем сердцем желая празднику успеха.

Одной из присутствовавших на обеде дам была почтенная миссис Тредголл, вдова профессора, носившего ту же фамилию. О своем покойном муже она говорила много, да только ни разу не растолковала незнакомым ей людям, что он уже умер. Полагаю, она считала, что любой здоровый взрослый человек в Англии просто обязан был это знать. Во время очередной заминки в разговоре кто-то затронул сухой и довольно неприятный предмет анатомии человека, после чего добрая миссис Тредголл опять завела речь о супруге, не упоминая, что он уже отошел в мир иной. Она заявила, что изучение этого предмета было любимым занятием профессора в часы досуга. На беду, сидевший напротив нее мистер Кэнди (не знавший ничего о покойном господине) услышал ее. Будучи человеком чрезвычайно вежливым, он воспользовался возможностью выразить поддержку увлечению профессора анатомией.

– В хирургическом колледже недавно выставили изумительную коллекцию скелетов, – громким, веселым голосом сказал через стол мистер Кэнди. – Сударыня, я бы настоятельно советовал профессору, когда у него будет свободное время, посмотреть их.

Стало так тихо, что было слышно, как муха летит. Гости из почтения к памяти профессора сидели молча. Я в этот миг находился за спиной миссис Тредголл и подливал ей в бокал глинтвейн. Она уронила голову на грудь и очень тихо произнесла: