Любовница Витгенштейна - страница 63

Хотя на самом деле я думаю, что все-таки помнила о Сервантесе и раньше, даже если это и было лишь в связи с тем замком.

Впрочем, возможно, что я помнила о Дон Кихоте, ведь замок находился в Ла-Манче.

Книга о Дон Кихоте называется, конечно же, «Don Quixote de La Mancha».

Все, что Эль Греко и Сервантес могли сказать друг другу в Толедо, было бы сказано на языке этого названия, надо полагать.

Даже если Эль Греко предпочитал греческий. Или какой-либо другой язык, на котором говорили на Крите, откуда он в действительности был родом.

Это, конечно, при условии, что, даже если Эль Греко и Сервантес не очень хорошо знали друг друга, они бы, по крайней мере, начали кивать друг другу через некоторое время.

И, естественно, обмениваться любезностями.

Buenos dias, Сервантес.

Buenos dias a usted, Теотокопулос.

Ну, и, несомненно, они бы в конце концов также обменялись аналогичными любезностями со св. Терезой и св. Иоанном Крестным.

Возможно, все это произошло бы в какой-нибудь местной лавке, например в ближайшей аптеке.

Пусть даже сомнительно, конечно, чтобы к кому-либо из последних двух обращались «святой».

Ну, или что св. Иоанна Крестного называли бы Крестным.

В любом случае, Buenos dias, святая Тереза, или Buenos dias, Иоанн Крестный — несомненно, звучало бы немного неуклюже для встречи в аптеке.

Или в очереди к сигаретному прилавку, конечно же, тоже.

Тем не менее все эти люди, разумеется, всегда оставались такими же равноудаленными друг от друга, как и все, кто находился в студии Таддео Гадди.

Вот только они теперь, бесспорно, равноудалены и от меня тоже, поскольку находятся на этих страницах, а не только в моей голове.

Я думаю.

Таким образом, позволю себе сказать, что, даже если бы я неожиданно подумала о ком-то еще, о ком я не думала дольше всего, например об Артемизии Джентилески, это правило все равно бы действовало.

Хотя я только что случайно осознала, что, вероятно, ошиблась некоторое время назад, сказав, что это Зенон доказал то, другое, правило о гипотенузе круга.

Возможно, его доказал Архимед. Или Галилей.

Хотя сейчас меня, по правде говоря, больше удивляет то, что я смогла бы написать столько страниц, вовсе не упомянув Артемизию Джентилески.

Или что любая художница смогла бы.

Вообще-то Артемизия, пожалуй, как раз такой человек, которого можно было бы назвать святым у сигаретного прилавка или где-либо еще, без малейшей тени неловкости.

Естественно, она тоже была изнасилована.

Всего в пятнадцать лет.

Но боже, что за художница. Несмотря на то, с каким миром ей пришлось столкнуться — много-много лет назад.

Да, и несмотря на то что ее пытали, дабы проверить ее слова, когда дело об изнасиловании дошло до суда.

Хотя, конечно, так же один из пап заставил Галилея отказаться от каждого сказанного им слова.

Между тем мои месячные и я все еще остаемся, по всей видимости, на нулевом расстоянии друг от друга.

Ну, как и боль в моем левом плече и я тоже.

Возможно, я не упоминала боль в левом плече.

Я упоминала о ней.

Однако, когда я делала это раньше, то она была всего лишь еще одним воспоминанием, ведь в последнее время я ее вообще-то не ощущала.

Иначе говоря, это был бы еще один пример того, что существовало только в моей голове или на тех страницах, где я писала об этом.

Хотя теперь она, похоже, существует не только в упомянутых двух местах, но еще и в моем плече.

Даже хотя меня, пожалуй, несколько озадачивает то, как боль может существовать в двух других местах, а также там, где она действительно ощущается.

Однако, кажется, было приложено немало усилий для проверки этой самой вероятности.

Так или иначе, я проснулась с ней сегодня утром.

Так бывает. Это случается не часто, но так бывает.

В сущности, я считаю, что эта боль — артрит.

С другой стороны, у меня иногда возникал соблазн связать ее с тем днем, когда я съехала на полном открыток ленд-ровере в Средиземное море, хотя в тот момент я и не думала, что получила сильную травму.

Кстати, на многих открытках в ленд-ровере были репродукции некоторых знакомых картин.

Главным образом Мориса Утрилло.

Почему-то у меня такое чувство, будто я хотела бы прокомментировать это, но какой это мог бы быть комментарий, от меня ускользает.