Махно. II том - страница 48
– Ладно. Дякую. До свиданья, – Нестор Иванович тронул коня и через полминуты был уже у перелеска.
От него всадники вместе с табуном лошадей проскакали вдоль опушки леса. Обогнули деревню и взяли курс на родное село.
После полудня показалось Гуляй-Поле. Так же, спрятав табун в лесу и оставив с ним ординарца, Махно поскакал к деревне. Промчался по знакомым с детства улицам, бегло оглядывая окна. На мгновенье задержал коня у своего родного дома, заглянув в слепую темноту окон. У дома соседа спрыгнул с коня. Постучал нагайкой в окно.
– Эй, Лёва! Открой.
В окне показалось лицо. Потом скрипнула дверь.
– Заходи, батько.
– Здорово!
– А где ж армия?
– В александровских казармах.
– А ты что в разведку ходил?
– Да. В штаб Южного фронта. У Фрунзе гостевал.
– И чем же потчевал тебя Фрунзин?
– Вечером напитками, ночью – динамитками. Что в деревне? Подозрительного ничего?
– Утром был какой-то красноармейский отряд. Непонятно от кого, откуда и зачем. Отобедаешь?
– Давай.
– Идём к столу. Роза накрой нам. Ты заночуешь?
– Нет. Надо поспешать. Врангель с юга сбирается.
– С войной?
– Ну не с варениками же.
– Роза, подай нам ещё вареников. Я же знаю, ты любишь вареники и с сыром, и с вишнями.
Уминая вареники со сметаной, Махно спросил хозяина:
– Лёва, вот ты постарше меня… Может, я что-то не понимаю, или не знаю чего…
– Ты к чему это? О чём?
– Ты же знаешь, что у меня жена пропала. Все знают. Ну, куда моя Настя могла деться?
– История, оно, конечно, странная. Если б немцы забрали, наверное, чего-нибудь потребовали. Если б белые или петлюровцы, те тоже торговались бы с тобой. Да и красные объявили бы тебе о своём интересе. А коли, никто не объявил о ней, тогда в причине сердечный интерес.
– Неужели, кто-то из своих? Но куда ж её дели?
– Ой, не знаю, Нестор Иванович, не знаю. Пока ты сидел на каторге, у многих глаз на неё чесался. Девка хоть и не из богатых, но достойная.
– Но он же мог на ней жениться? Почему же так получилось? Я из тюрьмы пришёл в двадцать девять, ей было – двадцать пять. Двадцать пять! Это же девка-перестарок! Не понимаю. И вдруг такое. Горилка в доме есть?
– Ну, а чего ж ей не быть? Есть родёмая.
– А что бабы наши, гуляйполские, об этом гутарят?
– Ничего не гутарят. Твоё здоровье. Полный мрак. Тайна для всех. Ты носом клюёшь. Наверное, не спал давно. Может, приляжешь?
– Не, не… Я сейчас поеду. Твоё здоровье. Вареники у тебя знатные.
– Закусывай. Да, так ты не тужи о бабе. Женись на другой.
– Да есть у меня другая… и честно скажу тебе, не одна. Но Настя засела в голове и сердце. Хотелось бы знать, куда и к кому она ушла.
– Это ты у своего главного стрекулиста спроси, у Назария, который Зуйченко. Этот наперёд много знал.
В окно постучали. Хозяйка глянула в окно.
– Красные.
– Опаньки! Это мне совсем ни к чему. Есть у тебя укромное место?
– Куда ж тебя заховать? – они заметались. – Стоп! Идея! Гроб у меня под кроватью новый. Полезай! Роза, иди, открывай.
Махно лёг в гроб. Хозяин накрыл его крышкой, задвинул под кровать и вернулся к столу.
В сенях послышались голоса. Открылась дверь. В горницу вошли красноармейцы.
– Куда Махно спрятали?
– Да я его с весны не видел.
– А чей конь в яслях не распряжённый?
– Мой.
– А почему не распряг?
– Да, хотел на могилки к отцу и к матери съездить, да передумал.
– Подпол открывай!
– Зачем?
– Обыск.
– Зачем тебе подпол? Горилка на столе. Садись.
– А с кем это ты скоромишься в постный-то день?
– Да вон с Розой моей, супружней женой, родителей поминаем.
– Отворяй подпол!
– Да на что тебе подпол? Садись, угощайся! А в подполе темно и лестница там плохая. Упадёшь, не ровён час, расшибёшься, побьешься. А мне отвечать.
Между тем один из красноармейцев сдвинул дорожки на полу, откинул крышку погреба и начал спуск. Вдруг раздался грохот и солдатский мат.
– Ну, вот я же говорил, – сказал хозяин.
– Дай свечку! – приказал старший красноармеец.
Хозяин вытащил свечку, зажёг её и подал командиру. Тот склонился над погребом.
– Ну, что там Петро? Ты живой?
Из подпола послышался мат.
– Ну, стало быть, живой!
Общими усилиями вытащили Петра.
Вошёл красноармеец и доложил:
– В нужнике и на чердаке никого.