Малайский крис - страница 36

стр.

Из них столько пили за будущее!

* * *

Это началось с того проклятого вечера, когда глупая девчонка, дочь важного лица, облила его презрительным взглядом за его же собственный последний полтинник… На этой великосветской для провинции лотерее ей, дочери губернатора, — не клали менее трешки…

Казалось бы, пустяк… И думать о глупости не стоит… А вот поди же…

С тех пор и поползли по ночам проклятые мысли…

…Уже не так выносливо тело. И по утрам скверно во рту и несвежо в затылке. И ждут пыльные, равнодушные гроссбухи, съевшие не одну маленькую жизнь… Вот и пришло оно… Это «завтра»… И больше уже нет ничего впереди. Теперь вся жизнь одно — «сегодня»…

— Но ведь это ужас!! Где же выход? Или покорно сохнуть?.. Хоть миг бы… Нет, мало… Хоть две-три недели пожить свободно и… обеспеченно… Не завися ни от чего.

Достать бы денег… Одеться шикарно… Плюнуть в гроссбух и уехать куда-нибудь… Сбросить старого Халявкина.

Встретить интересную, шикарную женщину… Закружить ее, завоевать свободно бросаемыми деньгами…

О! Он понимает теперь соль дикой купеческой выходки: какое наслаждение закурить дорогую сигару сторублевкой от свечки!

— Отомстить деньгами. Хоть диким жестом вырваться из-под их кошмарного гнета…

Иногда доходило до галлюцинаций.

Что-то безликое и мощное душило Халявкина. Все тело наполнялось болью разбитости и ненужности… И охватывала, вдруг ужасавшая душу, тупая безнадежность… И вдруг ставало ясным и понятным, что эту свинцовую жуть бесцельности существования можно заглушить только шелестом ассигнаций. Собственных. В толстой, толстой пачке! Мять эту пачку… Взвешивать… Считать… И безумно наслаждаться открывающимися в трепете бумажек, близкими к яви возможностями!..

Денег… Денег… Хоть найти, что ли… Или чудо бы какое- нибудь хоть случилось…

И так шли дни и ночи. И маниакальной становилась жажда денег. Крупных. Могучих. Свободных. Прекрасных…

Надо достать… Или… даже жутко, что «или»…

…Чаще болела голова. И пестрели ошибки в нетто и брутто.

Эта книжечка выглядела так «кухаристо» среди прекрасно изданных новинок, там, за тысячным стеклом витрины…

— «Как удачно играть в шмен де-фер». Даже русскими буквами.

Но сколько в ней примеров… Таких легких, простых разрешений вопроса…

Она промелькнула в памяти Халявкина, когда шумно сорвали банк у соседа и метка переходила к нему. И хотя все было обдумано сто раз, — он струсил. Засвинцовели руки. Холодок вступил в желудок.

И на миг задержалось дыхание.

— Вот оно!.. Или все, или… ничего и позор.

Закусив губу, чтобы не прыгала челюсть, Халявкин быстро незаметно вытащил из-под стола подобранную ранее колоду.

Мелькнула мысль: «Заметят, — брошу карты и смешаю…»

Но никто не заметил. Делают заказы.

Фу, черт, какая глупость… Уж теперь самое опасное прошло, и верный выигрыш впереди, а сердце… как молоток. И лицо красное.

Сторублевка, все жалованье, в банке.

Вам. Мне. И трепещет в руке девятка при фигуре. Удвоен банк. Отлегло на душе. Теперь никто не заметит… А свои деньги он уже вернул…

Захотелось смело взглянуть на всех. Захотелось дерзко сошкольничать — крикнуть:

— Ну, куда вы суетесь играть со мной! Ведь обыграю!

Поймут ли? Но вступал в права разум, и порой начинали трястись руки.

Восемь карт подряд убил. Снял две с половиной тысячи и потный отошел. И что-то удивлялось в душе.

— И только-то? Всего и дела-то — пустяк, а вон какие деньги…

Но уже хотелось иметь пачку еще больше.

Лесоторговец Шенкман, изжитый брюнет, столичный гость, цедил сквозь зубы, тысячу проиграв:

— Н-ну и иг-грок! Ему талия попала, а он снимает после каждой девятки…

Так-то оно так… Но… вон рубаху крахмальную хоть выжми. До того волновался… Самое благоразумное — это уйти теперь… А завтра же в отпуск…

* * *

А ведь взбудоражил его Шенкман. Игра продолжается. Не играющие клубские гости, полупьяные, в дрянненьком зальце нелепо по паркету шаркают. Шаконь разделывают. Как-то бедно, убого все выглядит. Или это оттого, что три без малого тысячи в кармане увесисто лежат?

А мог бы и больше взять. Впрочем…

Во второй раз легче… Господи! Прости меня за мошенничество, но Ты знаешь ведь… А потом век замаливать буду и карты не возьму в руки…