Маленький Диккенс - страница 30

Оба нетвердо пустились в пляс.

Из-за соседнего стола выскочили еще два арестанта. Один в истасканном черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы. Красное лицо его заплыло жиром. Он побежал на середину буфетной пыхтя и отдуваясь. Другой — широкий и плечистый, в синей куртке. Правая нога его была обута в щегольской сапог, левая — в старую дырявую туфлю. На сапоге его торчала покрытая ржавчиной шпора, он вздергивал ее кверху, похлопывал по сапогу изорванной охотничьей плетью в такт пляски, и покрикивал, как кричат охотники, погоняя лошадей.

— Браво, браво! — раздавалось со всех сторон. — Отмахните еще коленце… Раз, два, три. Браво, браво! Раз, два, три. Ура!

Тут к плясунам присоединился высокий молодец с длинными черными волосами и густыми лохматыми бакенбардами до самого подбородка. Галстука на шее у него не было, ворот рубашки был расстегнут и из-под него видна заросшая густыми волосами грудь. На голове у него торчал смешной бумажный колпак с кисточками, а в бумазейной куртке все пуговицы были оборваны. Он глядел нахально и дерзко. Таких молодцов можно встретить в трактирах и на постоялых дворах.

Арестанты пришли в восторг. Плясунам налили вина. Все затянули песни. Ветхий пол трясся под ударами каблуков. Буфетная тонула в клубах табачного дыма…

Наконец наступил счастливый день. Джон Диккенс со всей семьей навсегда покинули тюрьму. Отъезд был назначен в полдень. На тюремном дворе собрались сторожа и арестанты. Все хотели проститься с Диккенсами. По двору ковылял, прихрамывая, и пухленький старичок. Он тоже пришел в тюрьму на проводы. Арестанты обступили старичка. Они знали, что у него знакомые в суде. Ему со всех сторон совали прошения: один жаловался на начальство, другой хлопотал, чтобы ему сократили срок, третий писал, что его посадили в тюрьму не по закону. Пухленький старичок совсем растерялся, но все прошения совал в карман, говорил каждому, что постарается его дело уладить.

Наконец тюремщик открыл ворота. Диккенсы уселись в карету, лошади тронулись, тюрьма осталась позади.

Сидя против отца в карете и слушай, как стучат колеса, Чарли думал о тюрьме. Неужели он больше никогда не будет подходить к ее воротам? Неужели и вправду началась новая жизнь? Неужели он больше не будет хлопотать, бегать, валиться с ног от тяжелой работы? Неужели ему и вправду купят новые книги и отдадут его в школу?

Не во сне ли это ему все представляется? Во сне или наяву? Наяву или во сне? Вдруг карета повернет назад и опять подъедет к воротам тюрьмы? Нет, они едут все дальше и дальше. Так это правда, а прежняя жизнь только сон — дурной, страшный, тяжелый сон!

А как же там, в тюрьме, все будет без него? И трудно было поверить, что там все останется по-прежнему, тюремщики все также будут отпирать и запирать ворота, громыхая железным засовом, всё так же будут арестанты шагать по тесному двору, все такие же будут решетки на окнах и мрачные, грязные подземелья. А в подземельях люди, похожие на мертвых. Неужели так всегда будет? Всегда? Всегда?

^{>Все так же арестанты шагают по тесному двору.}

Злой директор. — Канарейки в пюпитрах. — Как белая мышь жила в латинском словаре. — Веселые товарищи. — Мальчики пугают полицию.

Все знакомые Джона Диккенса в один голос твердили, что в Лондоне нет школы для мальчиков лучше школы мистера Джонса. Мистер Джонс прославленный воспитатель. У него учатся дети из самых богатых, самых известных семей. Отец Чарли не стал долго думать. Он послал сына к мистеру Джонсу взять программу и сговориться о плате за учение.

Школа была недалеко от Сомерс-Тауна, где поселились Диккенсы, на углу большой площади. Как только Чарли свернул из темного переулка на площадь, он увидел прибитую над дверью углового дома доску с надписью:

АКАДЕМИЯ ВЕЛЛИНГТОНА.

Мальчик стремглав перебежал площадь и постучал в дверь. За дверьми послышались тяжелые, медленные шаги. Двери открылись. Чарли увидел высокого человека с угрюмым, неподвижным лицом.

— Нельзя ли видеть мистера Джонса? — спросил Чарли.