Манекен за столом. Роман-антиутопия - страница 5

Лагуна мажорно зафальшивил себе под нос.

— Ты уверен, что никого нет? — спросил я, разглядывая вещи на трюмо.

Лагуна хмыкнул, развалившись в кресле.

— Сказано, нет.

— Странно, что он всё бросил, — сказал я.

— В столице всё новое. Поцарапал что-нибудь — в мусор. Меняешь на новое.

— И старое пригодится.

— С изъяном? Ха! А в городе всего миллион.

— Так много?

— Да, — кивнул Лагуна, подтверждая.

— Зачем столько видов вещей одного назначения?

— Заменил, и сравнивать нечего. А зачем Витамину столько девушек?

— Из любви к искусству.

— Что за торжество? — возмутился Лагуна. — Ладно, я внизу.

Я включил свет, зажмурился и в упор посмотрел на люстру. Такой яркий свет, решил я, ни к чему. Ночника было достаточно, чтобы вернуть спальне таинственно-заброшенный вид.

Я разлёгся на кровати, заложив руки за голову. За окном гудел ветер. Дом наполнялся звуками. Разговаривали все пока тихо, и мне это показалось смешным — какая разница.

Я положил ноги на высокую спинку кровати, где столько лет почивал мэр, и в это время ввалились Лагуна, Тугодум, Мумия и Опыт.

Лагуна прыгнул ко мне на кровать, и она подалась под его тяжестью.

— Шик… — сказал он, растягивая пасть.

В комнату вошли Боб и Рекорд с раздутыми сумками.

Туземцы подошли к платяному шкафу. Они орудовали со знанием дела. Обычно смешливые, они были полны серьёзности. Тугодум, заполнив собой кресло, наблюдал. Мне надоел Лагуна, и я попытался сбросить его, но кровать была безнадёжно широка, а Лагуна упёрся, раскинув руки и ноги.

Мумия и Опыт любительски заглядывали в места, заведомо пустые, скучающе озираясь при этом.

А в спальню просунулась Каприз и обнажила в вялой улыбке мелкие зубы.

— Во! — сказал Лагуна, оживляясь. — Давай к нам. — Он стал делать зазывные знаки.

Каприз к Лагуне была равнодушна, но она с готовностью забралась на кровать и втиснулась между нами. Каприз была привлекательной девицей. Стройная брюнетка с длинными мелко вьющимися волосами, обрамлявшими бледное матовое лицо с тонкими чертами лица.

Но вид у неё был унылый — она и не скрывала своего пристрастия к апатии.

Эта обезьяна Лагуна полез своими лапами. Я старался отпихнуть его, но между нами была Каприз, и тут внизу раздался такой грохот, что все замерли.

— Да идите вы в трущобы! — сказала Каприз, обычно сдержанная, даже деликатная. Внизу слышался вой.

Каприз развернулась и обхватила меня за шею. Лагуна был озадачен. Он разыграл ревность и обезьяний гонор с выпячиванием нижней губы. Каприз оценила его изысканность, но у Лагуны была хорошая реакция, и удар пришёлся по подушке.

Внизу опять послышались грохот и вопли.

— Лауреаты… — проговорил Тугодум, багровея.

Каприз поцеловала меня очень нежно, а Лагуна, уязвлённый этим обстоятельством, вытянул руки, охватил меня за шею и принялся душить, со своеобразной увлечённостью. Кровать заскрипела.

Опыт нашел золотое кольцо.

Внизу затянули песню. Тугодум с ненавистью посмотрел в пол.

— Пошёл, идеал! — сказала Каприз Лагуне. — И не смейся.

— А я не смеюсь, — сказал я, довольный.

— Ты тоже хорош. Тебе только скучать.

— А тебе… — начал я, но просто развалился на спине и мечтательно посмотрел в потолок.

— Вы просто таланты, — заявила Каприз неожиданно. С каким-то упрёком.

— Да катись ты, — сказал Лагуна. — Не продавливай тут кровать. Давай, давай.

Каприз возмущённо спрыгнула на пол, в нескольких словах разъяснила, какие мы одаренные, и пожелала скрыться, опасаясь гнева Лагуны, но он своей могучей лапищей зацепил подушку и тотчас метнул её, и Каприз была снесена.

Она быстро выдала нежное выражение и скакнула за дверь. На лестнице раздались её торопливые, сбивающиеся шаги.

— Всё, — сказал Лагуна. — Вы слышали? Все слышали? Пик, ты куда?

Внизу дружно пели.

На лестнице возвышенные слова слышались отчётливо. И после этого Каприз ещё обижается. Я перемахнул через перила и оказался в гостиной. Мимо пролетела ваза.

— Да отойди же! — заорал Тираж. Он стоял на столе и выбирал.

У стены на коленях у Кошмара сидела Мини, прельстившаяся его усами.

Успех, Аромат и Паника запоздало зааплодировали. Все они не представляли из себя ровным счетом ничего.