Марксистский феминизм. Коллекция текстов A. M. Коллонтай - страница 26
Но в ноябре, когда революционная волна захватила даже наиболее осторожные и консервативные элементы оппозиции, бюро съезда, вырабатывая основы созыва Учредительного Собрания, приняло следующую резолюцию:
«Право участия в выборном представительстве принадлежит российским гражданам обоего пола, достигшим 21 года»[36].
Точно так же включение политического равноправия женщин в проект организации народного представительства, выработанный на частном совещании городских деятелей в Москве, едва ли можно считать таким «огромным победным шагом», каким рисуют его наши равноправки. Достаточно вспомнить те колебания и энергичные протесты, какие раздавались по поводу принятия этого пункта[37]. Характерна анкета, предпринятая «Союзом Равноправности» незадолго до сентябрьского съезда земских и городских деятелей по вопросу о женских избирательных, правах: 3 деятеля ответили более или менее сочувственно; 22, не являясь принципиальными противниками равноправия, по тем или другим причинам находили поднятие вопроса «несвоевременным», «не очередным» и т. п.; 4 категорически отрицали необходимость женского политического равноправия. Анкета эта, давшая далеко не утешительную картину (большинство опрошенных лиц не дало никакого ответа, показав этим своё равнодушие к поставленному вопросу), тем не менее причисляется равноправками к числу показателей сочувствия русского либерализма делу женского политического освобождения. В своём желании во что бы то ни стало найти подтверждение этого сочувствия со стороны буржуазных либералов равноправки готовы даже в извращённом виде рисовать недавнее прошлое:
«Ответы писались,— говорится в брошюрке „Женское Движение“,— в очень смутный момент нашего бурного времени: сокрушительные народные бедствия и мучительно подавленное общественное движение привело к манифесту 6‑го августа 1905 г. о Государственной Думе совещательной, без всякого законодательного значения, с сохранением в прежней силе всех полицейских, цензурных и прочих запретов и пресечений относительно собраний, свободы личности и слова. Манифест был встречен мрачным равнодушием во всей стране; как будто, население сговорилось не вводить в жизнь его положения, а идти вперёд своим путём, но каким именно было неясно. Вопросы союза женщин предполагают коренную ломку государственных и общественных порядков; людям умеренных взглядов было нелегко давать мотивированные ответы; не с прежней смелостью могли отвечать и деятели более радикального направления: парламент всё-таки зарождался, отношения и речи видных деятелей становились ответственнее. Может быть, в силу этого многие и воздерживались от ответов на анкету»[38].
Неужели же феминистки наши серьёзно считают, что период между 6 августа и 17 октября 1905 г. был периодом «пониженных требований», когда люди умеренных взглядов боялись ломки коренных государственных устоев, а радикалы уже (?) не могли с прежней (?) смелостью отвечать на выставленные вопросы?
К счастью, сентябрьские и октябрьские дни 1905 г. ещё у всех в памяти, и вряд ли найдутся свидетели, готовые показать, что то было время пониженного общественного настроения… Нет, разумеется, не страх перед ломкой коренных государственных устоев заставлял либеральную буржуазию относиться индифферентно к вопросу женского политического равноправия, а присущая этому классу враждебность, исчезающая только тогда, когда с помощью «предупредительных мер» — в виде установления имущественного ценза — удаётся превратить требуемую реформу в средство укрепления буржуазного господства… Тяготение буржуазных либералов к практическому отстаиванию женского равноправия даже в революционной 1905 г. должно быть подвергнуто большому сомнению. Разумеется, в организациях буржуазно-демократического характера — во всех быстро расплодившихся в 1905 г. интеллигентских союзах — политическое равноправие женщин встречало гораздо больше сочувствия и проникало в программы с меньшими трениями. Союз инженеров, учителей, съезд врачей и другие организации, объединявшие людей свободных профессий, не говоря уже о таких носивших пролетарскую окраску союзах, как железнодорожный и почтово-телеграфных служащих, принимали это требование наряду с другими демократическими пунктами своих программ. Однако нельзя не отметить, что на съезде писателей и журналистов в марте 1905 года, включение слов «без различия пола» при принятии развёрнутой избирательной формулы прошло не без борьбы — и то лишь по настоянию социалистических партий. Не вошло это требование также в платформы академического союза и союза земцев-конституционалистов. Сам «Союз Союзов» занял сперва весьма двусмысленное положение по отношению к этому вопросу.