Марксистский феминизм. Коллекция текстов A. M. Коллонтай - страница 32

Наконец, третьим противником равноправия женщин выступил крестьянин Кругликов. Однако его аргументация сводилась больше к изречениям, почерпнутым из священного писания: «жена да убоится мужа», «Ева сотворена Господом помощницей Адама, но не на равных правах» и т. п. «Если и бабам равные права дать, что же тогда выйдет? Чем же мужики должны заниматься тогда? Баб, стало быть, на сходку посылать? И в поле, стало быть, их посылать? И в солдаты отдавать? А мужикам дома быть?»,— вопрошал Кругликов. Однако Кругликов представлял собою такого ничтожного оппонента и так мало выражал действительное настроение крестьянства в тот исторический момент, что совсем не располагал кадет к полемике.

Вообще знаменательно, что в Первой Думе женское бесправие не имело ни одного яркого защитника и выразителя. То самое общественное настроение, которое создавалось за стенами Думы и заставляло думское большинство неожиданно для себя самого выдвигать и отстаивать радикальные, почти «социалистические» реформы, толкало Думу и по вопросу о женском равноправии левее, чем она сама того хотела. Кадеты в данном случае лишь плыли за общим потоком; вместо того чтобы очутиться в роли блестящих, но изолированных борцов за демократические принципы, в том числе за женское равноправие, они должны были только вторить голосам, раздававшимся с левых скамей.

Напрасно ожидала либеральная буржуазия встретить противодействие требованию равноправности женщин со стороны крестьянства, косность, невежество и консерватизм которого, казалось, служили тому порукой. Действительность опрокинула эти неосновательные ожидания. Наиболее горячими, энергичными, а главное, искренними защитниками женского равноправия в Думе явились именно представители крестьянства — трудовики. Если аргументация и этих защитников женского равноправия подчас хромала, если и трудовики, идя по следам буржуазного либерализма, подкрепляли свои доводы ссылками на «естественное право», на «справедливость» и «благо народное» (см. речь Заболотного), то за этими внешними недочётами ощущалось присутствие великой силы: устами трудовиков говорил неприкрашенный голос самой жизни. Для трудовиков зашита женского равноправия являлась не просто обязанностью, налагаемой политической петицией, а непосредственным живым требованием целого слоя населения, требованием, с которым самым тесным образом связаны были его классовые интересы. Полное торжество демократических принципов над старофеодальным строем являлось conditio sine qua non дальнейшего существования крестьянства. Пока сословные привилегии не отменены, пока какие-либо правовые ограничения ещё тяготеют хотя бы над частью крестьянства, до тех пор народ не может вздохнуть полной грудью, не может расправить свою согбенную спину, привыкшую возить на себе «барина». «Барам» — той части человечества, что снабжена всеми правами, что обладает всеми привилегиями,— крестьянство противопоставляло себя целиком, включая сюда и крестьянских женщин. Пусть политическое сознание крестьянства только что складывалось; пусть слова о классовой борьбе впервые долетали до слуха его представителей в залах Государственной Думы. Но где-то в области подсознательной зарождалось у них представление, что крестьянская женщина, хотя она всего только «баба», всё же ближе крестьянину, чем чуждые и даже враждебные ему представители буржуазии и дворянства. Классовый инстинкт совершенно правильно заставлял усматривать в распространении «прав» даже на крестьянок своего рода гарантию против господства других сословий. Необходимо было хлопотать о том, чтобы «права» не миновали «своего брата — крестьянки».

Эта точка зрения крестьянства особенно отчётливо сказалась на съездах крестьянских союзов. Уже на учредительном съезде, в июле 1905 года, депутаты-крестьяне указывали, «что раз мы, крестьяне, добиваясь земли, не исключаем использования ею и женщин, то было бы непоследовательно лишать их политических прав. Это особенно важно в тех местностях, где мужское население занимается отхожими промыслами и дома остаются одни женщины»