Марксистский феминизм. Коллекция текстов A. M. Коллонтай - страница 33

. В подкрепление своей мысли один из присутствовавших крестьян заявил, что, добиваясь и для женщин избирательного права, крестьянство рассчитывает этим создать «вторую армию», защищающую крестьянские интересы. Съезд тогда же вынес единогласное решение в смысле предоставления женщинам активного избирательного права во все представительные учреждения и большинством голосов (против трёх) высказался за пассивное избирательное право. Ряд постановлений, принятых на крестьянских сходках (в Пензенской, Харьковской, Ковенской, Полтавской и других губерниях), подтверждает, что вопрос о политическом равноправии женщин тесно сливался в представлении крестьян с расширением их собственных прав и трактовался ими не с точки зрения «абстрактной справедливости» и других высших идеологических категорий, а подсказывался практическими жизненными соображениями.

Этим объясняется, почему и речи представителей крестьянства в Первой Думе носили более искренний и убедительный характер, чем полные внешнего красноречия выступления кадет. Однако даёт ли поведение трудовой группы в Первой Думе и защита прав женщин крестьянами в течение 1905 г. право причислять наше крестьянство к числу постоянных и последовательных защитников женского равноправия? Отмечая заслуги трудовиков перед женским делом, нам приходится снова учитывать ту общественную атмосферу, которая диктовала первым народным представителям политическую позицию. Повторяем, требуя гражданского и политического раскрепощения женщины, представители крестьянства стремились лишь возможно полнее и бесповоротнее решить вопрос о своём собственном бесправии. То был момент остро столкнувшихся интересов старой и новой России, момент, когда казалось, что только коренная ломка прежних устоев в состоянии покончить с ненавистными пережитками феодально-бюрократического строя; и чем основательнее должна была быть эта ломка, тем вернее представлялась победа новой России. С тех пор многое изменилось — не только в окружающей нас общественной атмосфере, но и в психологии самого крестьянства. Вопросы уже не стоят так обнажённо и остро; демократические требования, не теряя своей силы и настоятельности, утрачивают, однако, свой повышенно-идеалистический характер, в который облекало их революционное настроение масс. Известная «трезвенность» появилась, несомненно, и у крестьянства. Трудовики Второй Думы имели уже совсем иную физиономию, нежели трудовики Первой, и равноправки совершенно напрасно направили через них свою петицию в Думу. Рассчитывать на крестьян, как на своих верных союзников, женщинам не приходится. Разве не характерно, что крестьянство защищало интересы и права женщин даже в революционный период лишь постольку, поскольку эти права и интересы противополагались правам сословно-привилегированной России? Крестьянство требовало равных политических прав для женщин, равных наделов для крестьянок; но когда подымался вопрос об уравнении женщин с мужчинами в пределах крестьянских взаимоотношений, равноправие редко встречало сочувствие; так было при обсуждении крестьянами вопроса о равном наследовании, о предоставлении женщинам голоса на сходах и т. п. Когда новая общественная волна выдвинет снова на политическую авансцену вопросы демократического представительства, тогда крестьянство может поднять голос в защиту «бабьих интересов»; но возможно, что оно и уклонится от этого. Момент, когда интересы демократической России, впервые вступившей на путь открытой политической борьбы, обнажённо и, остро столкнулись со старыми устоями сословности, феодализма и барства, не может уже повториться, ибо, несмотря на всё торжество реакции, старой, дореволюционной России уже не существует. При «мирном» же течении политической жизни, при отсутствии резких открытых столкновений «старой» и «новой» России вопрос о равноправности женщин естественно будет принимать облик отвлечённого принципа, не связанного непосредственно ближайшими задачами крестьянства и, следовательно, не могущего вызывать к себе особого сочувствия и энтузиазма.

Впрочем, равноправки и сами понемногу охладевают к крестьянству. Надежды свои они переносят всецело на родную им по духу кадетскую партию. И хотя в своём прошлом партия эта давала не раз повод усомниться в её приверженности к женскому делу, но общность классовых стремлений естественно толкает наших равноправок в объятия кадет. Быть может, пример западноевропейских товарок убеждает их, что предубеждение буржуазии против женской эмансипации падает по мере того, как феминистки, открещиваясь от «социалистических бредней», вступают всё в более и более тесное сотрудничество с либералами. Женщина-буржуазка, подобно пролетарке, неизбежно завоёвывает себе доступ к одной профессии за другой, занимая место рядом с мужчиной своего класса, и, становясь социальной силой, заставляет волей-неволей, из чисто классовых соображений, считаться с собою. Игнорировать её требования и стремления — значит наносить ущерб собственным классовым интересам, значит толкать одного из своих членов в ряды оппозиции, ослабляя и раскалывая собственные силы буржуазии.