Мерцание - страница 34

В незапамятные времена у самой границы зари жило одно непримиримое племя. И не было им равных в бою. Втридцатером они выходили против многотысячного войска и сокрушали врагов без единой царапины. Однажды сам бог войны бросил им вызов, но даже у него не вышло одолеть этих свирепых воителей. Падая на землю, бог войны засмеялся. «Да, вы победили меня, но я бессмертный, а вы — нет. Уже завтра я снова вернусь на эту землю, а вы умрете от старости, и память о вас сотрется». Бог войны исчез, а победители задумались над его словами… Посовещавшись, они приняли решение, что для победы им нужно проиграть… Навсегда простившись, воины разбрелись по свету в поисках достойных противников. Каждый из тридцати воителей проиграл свою последнюю битву. Но страх перед поверженными врагами навсегда остался в крови тех, кто их победил, и этот страх они передали своим детям, а те своим. И в этом страхе величайшие войны обрели свободу и бессмертье… Слившись с людским страхом, воители презрительно откинули осколки своего земного времени. Осколки упали на землю, вычеркивая из ткани времен тридцать жизней с позорным поражением в конце. Круг замкнулся — непримиримое племя всегда было частью страха…

Эта история коснулась Хезуту в одном из крупных городов, где весьма состоятельная семья конфиденциально попросила осмотреть их выжившего из ума дедушку. Старик оказался забавным, он собрал в своей комнате огромное количество разных свистулек, в которые неустанно дул. Внимательного крыса дед сперва воспринял как «очередную насмешку хрономогилы» в которой, по его мнению, он находился… Но потом, доверившись, он рассказал удивительную историю. «Понимаете доктор, у меня никогда не было детей. Нет и сейчас. Все они ненастоящие. В юности я был слишком труслив, очень труслив. Я боялся всего, других детей, собак, стен и облаков, но больше всего — теней. Мне казалось, что из тени на меня смотрит древнее чудище. Со временем я понял, что просто не смогу жить дальше с этим страхом… И, собрав все силы, я вступил «во тьму». Тогда-то мне и открылась истина». Хезуту с удивлением слушал рассказ старика про непримиримое воинство, про их поражение и победу. «Этот воин жил моим страхом, как и страхом моего отца. Вот только со мной он переусердствовал, и я вычислил его и разоблачил. Последнее, что я помню — это три высоких звука, между первым и вторым интервал в три секунды, затем, спустя еще секунду, третий, самый высокий звук».

«Когда я очнулся, все было уже так, как вы видите. Я старик, узник детей, которых никогда не заводил. И жизнь, которую я не проживал, стремится к эпилогу. Я провалился во времени под тяжестью выигранной битвы. Так обитатель трухлявого дома внезапно оказывается в подвале из залитой солнцем гостиной. Все, что мне осталось — это память о прежней жизни, а еще звуковой трофей поверженного противника. И этот набор звуков — моя последняя надежда. Понимаете, доктор: воин, что жил моим страхом, когда-то сам был человеком, и он вычеркнул свое земное время из ткани бытия. И звук, что мне открылся, это как ключ от тайника, где это время пребывает.

Нужно только повторить в точности эти звуки и интервалы между ними. Я не знаю точно, что тогда произойдет, но очень надеюсь, что время выпрямится, и я вновь окажусь в той самой метафорической гостиной». «Понятно», — произнес крыс. — «Тащи сюда свистульки».

Ощущение собственной обнаруженности привычно обескуражило. Фран чуть мотнула головой, сгоняя морок.

— Хезуту… — голос также был ослаблен пробуждением, вышло слишком тонко и с легким содроганием. — Помнишь, мы там… — она спешно перебрала в мыслях последние события: «…превратили меня в жабу? вшили в меня королеву муравьев? убили двух пятиметровых жуков?..» — Вино нашли? Или… ещё только найдём… — некоторая нескладность предложений пыльно оседала на языке. Фран зажмурилась на несколько секунд, потом снова открыла глаза и сделала вывод, что не так уж и плохо вышло.

Услыхав свое имя, крыс вынырнул из омута нахлынувших воспоминаний. Старик, свистульки, кусок чистого времени… Просьба Фран внезапно навела его на идею…