Мессия в бутылке - страница 3

— Этот сон – о твоей ребяческой надежде, будучи ребенком, стать космонавтом, когда вырастешь большим. Есть у тебя еще банан?

— Нет. А что же символизирует твое появление в моем сне?

— Что ты, Миша, человек трезво мыслящий и серьезный. Что нет у тебя иллюзий относительно жизни.

— Гм…

Когда я проснулся, было совсем светло. Бум–бум. Сколько времени уже стучат в дверь? И какой авторитетный стук…

— Минутку! – кричу и ищу трико, которое было на мне вчера. Откупорил вторую «Столичную», отхлебнул приличный глоток и пошел открывать.

Таких у меня еще не бывало. Смуглое лицо, а на лице – пегая французская бородка. Голова в кудряшках. В серой пиджачной тройке, в желтом галстуке с баранами, взирает на меня снизу вверх, однако заносчиво. Справа на пиджаке вышито (золотом!): «Царь Соломон».

Мудрейший из мудрых стоит себе в дверях. Цокает языком. Крутит носом и спрашивает:

— Скажи–ка, что это за запах за такой? Очень странно, арбузы среди зимы…

Я сразу же пригласил его пройти, сунул ему водку в руку и открыл окно. Снаружи неуютно.

Он хлебнул и спрашивает:

— Перейдем к делу?

Я кивнул. Он начал по–хорошему:

— Смотри, Михаил, ты человек просвещенный, не так ли?

— Так.

— Авиаконструктор, верно? Что, нет? Постой, постой! – Он наморщил лоб. – Конструктор сверхмощных холодильных установок? Нет… профессиональный тренер по прыжкам с трамплина? Нет?

Он еще хлебнул и говорит:

— Извини, вероятно, меня неверно проинструктировали.

И тут вдруг как брякнет:

— Может, ты вообще переквалифицируешься в программисты?

Я изменил тему разговора. Говорю:

— Вчера здесь Ева побывала.

Глаза его заблестели.

— Мне не сказали. Однако это несомненно шаг в правильном направлении. Я ведь им говорил, зачем все эти угрозы?

Огляделся.

— Хорошая у тебя комната. Сколько в месяц?

— Мне горсовет дал.

— Ага–а… слушай: ты уже знаешь, чего мы хотим. Вопрос в том, чего ты хочешь? Судно, груженное отборными товарами? Драгоценных каменьев по весу твоему? Может, три желанья?

Тут он совсем распоясался. Я едва вырвал у него из рук бутылку, обтер горлышко и выпил.

— Чего я хочу? Очень просто. Хотел бы я раз и навсегда понять, можно есть дамкой назад или нет?

Соломон смутился.

— Я не знаю…

— Вот видишь, а это еще простой вопрос. Что было сперва – прилив или отлив?

— Не знаю…

— То–то и оно, что не знаешь.

Я прислушался к уличным звукам. Ходят, стучат каблуками, кто – на работу, кто ребенка закинуть в детский сад, а дождя всё нет. А он? Пялит на меня свои телячьи глаза. Ждет нового вопроса. Я задал ему последний и решительный вопрос. Спросил нехотя:

— Что породит ночь?

Ну, мы уже знаем, что он ответил. Я устал от загадок. Все здесь замерло до утра. Тишь. Шорохи. Тишь. Сколько времени прошло?

(Ночь, между прочим, породит бледную ЛУНУ, висящую в голубых небесах. И никто на нее не смотрит.)

Тем временем Соломон снова начал болботать. Что он, однако, сказал? Я уже забыл. Под конец встал, возмутился, что со мной невозможно вести дела, погрозил мне пальцем в толстенном кольце, посоветовал мне освободить Мессию, ибо то, что мне предлагают сейчас, завтра уже не предложат. Я хлебнул «Столичной» и склонил голову на стол.

Итак, с помощью нескольких тривиальных вопросов я выяснил, что царь Соломон – просто идиот.

Маймонид оказался симпатичным евреем. Он прибыл в полдень, когда я сидел за столом и хлебал из горла водку–экстру «Смирнофф», которую умыкнул, выказав одновременно и терпение, и стремительность. В глаза, без сомнения, прокралась упрямая козявка по прозванию Меланхолия – ведь бутылка–то вот–вот опустеет. А от «Кеглевича» у меня голова болит…

Вежливо попросил стаканчик воды. И еще попросил взглянуть на Мессию. Я ему показал пустую водочную бутылку. И я заметил, что он оценил, как я отпрыска дома Давидова уменьшил.

Голос у него был тихий. Он пытался воздействовать логикой и чувством. Говорил со мной о всех тех людях, которые ждут его прихода.

— Верно, – говорит, – были эпохи, когда больше людей его ожидало. Например – шестьдесят лет назад. Велели мне стоять на железнодорожных путях. Ждать какой–то передачи. Стоял я не меньше двух часов. Моросит. Промок я до мозга костей. Справа – лес. Слева – свалка. Пустынно. Я задремал стоя. Как открыл глаза – желтый паровоз. Прибыл поезд. А из вагонов – люди, целый косяк, один несчастнее другого, руки–спички, губы растрескавшиеся. Набиты в вагоны, как сардины. Высыпали и окружили меня, а я не захватил достаточно лекарств для всех, а они шепчут в один голос, который всё нарастает и крепнет: «Верую полной верою… в приход Мессии…»