Михал Панек свидетельствует... - страница 7
После того как я выполнил поручение, я пошел пройтись по нюрнбергским улицам. Это было приятным нарушением обычного казарменного режима. Я прогуливался без определенных целей, разглядывал витрины, а так как погода испортилась, зашел в маленький кабачок.
Я всегда рад посидеть за стаканом хорошего вина, но кислое и водянистое пойло, которое мне здесь подали, не доставило обычного удовольствия. Последствия войны сказывались в Германии на каждом шагу: в голодных продовольственных пайках, в недостатке кофе и сигарет, в плохом качестве вин. Я не привык к этому — продукты, которые выдавали нам, имели американские этикетки, и даже теперь, через много лет, я могу назвать их превосходными.
Я задумался и не заметил пожилого мужчину, который остановился у моего стола с сигаретой в руке.
— Разрешите прикурить?
Склонившись надо мной, чтобы зажечь сигарету, он быстро и едва слышно произнес по-английски:
— Во внутреннем кармане пальто у вас письмо от брата. Прочитав, уничтожьте.
Прежде чем я успел прийти в себя от удивления, человек исчез. Провокация! Это было первое, что пришло мне в голову. Они хотели убедиться, что я действительно сжег за собой все мосты. Они испытывают мою преданность с помощью такого примитивного средства. Кашпару, видимо, не дает покоя история с письмом. Ну что ж, увидим.
Я пытался вести себя как можно естественнее. Конечно, я постарался незаметно осмотреться. Никто из присутствующих в кабачке не показался мне подозрительным — а неизвестного человека и след простыл. Я заплатил, не торопясь взял пальто с вешалки и вышел. Во рту сохранился вкус кислого вина, а мозг сверлила мысль, что мне надо быть начеку...
У меня еще оставалось время. Через ткань я удостоверился, что в кармане действительно что-то появилось. На улице я не решался вынуть письмо. После примерно двадцатиминутной прогулки, когда я, все время оглядываясь, убедился, что за мной никто не следит, мне удалось обнаружить в развалинах на углу одной из улиц подходящее место. В задней стене полуразрушенного здания была глубокая ниша, я зашел туда и с нетерпеливой поспешностью разорвал конверт. Едва взглянув, я узнал почерк Фердинанда. Он писал:
«Миша! Наконец-то я нашел возможность написать тебе, не подвергая тебя при этом опасности. Во-первых, прими сердечные приветы от меня и особенно от матери. У нее, бедняжки, не очень хороши дела со здоровьем, годы дают себя знать. Но все же она не забывает тебя и требует, чтобы я как-нибудь передал тебе привет и пожелание всего лучшего.
В общем, мы живем неплохо. А как ты? Я все не могу понять смысл твоей эпопеи. Уж если тебя кто-нибудь знал хорошо, так, думаю, именно я. Ничто не сотрет из моей памяти совместно прожитые годы — и детство, и то время, когда мы сражались в партизанском отряде. Ведь и у нас, как у всякого другого, была только одна жизнь, но мы не боялись рисковать ею. Правда? Не представляю, как ты теперь живешь? Что делаешь? Как твои дела? На все эти вопросы мне бы очень хотелось получить вразумительные ответы.
Я нашел надежного человека, который обещал мне разыскать тебя и заверил, что это ни в коем случае не причинит тебе каких-либо неприятностей. Я не буду называть его, но мы договорились, что он в подходящий момент и в безопасном месте подойдет к тебе и передаст привет от ЭЛЬДЫ. От него ты можешь узнать о нас все. Но не позволяй застать себя врасплох. Если ты сочтешь мое предложение неразумным, не отвечай такому человеку вовсе. И, наоборот, если тебе покажется беседа с ним уместной, ответь ему: «Господи боже мой, что этот дикарь поделывает?»
Тогда он тебе сообщит кое-что, что тебя, по-моему, должно заинтересовать. Если ты захочешь — а мне бы этого очень хотелось, — ответь ему, как я тебе советую. Сделай это в наших общих интересах.
Еще раз шлет тебе привет твой Эльда.
Р.S. Письмо немедленно уничтожь».
Я несколько раз перечитал письмо. До того как я распечатал его, я готов был дать голову на отсечение, что Кашпар мне подстроил ловушку. Потом меня удивил почерк Фердинанда. А что, если почерк брата кто-то искусно подделал? Савик в свое время мог ведь принести кроме моих документов и что-нибудь, написанное его рукою.