Михал Панек свидетельствует... - страница 8

Но подпись уж наверняка не вызывала сомнений. Сегодня никто в целом свете, кроме меня, матери и брата, не мог знать, что в двухлетнем возрасте я назвал шестилетнего Фердинанда — «Эльда», что на ребячьем языке обозначало «Ферда». Это имя сохранялось и в то время, когда мы уже подросли. В шутку я называл так брата и будучи взрослым. Но никто другой этого не знал, это было мое изобретение, и я ревниво оберегал свои авторские права. И вот теперь Фердинанд воспользовался детским воспоминанием, чтобы доказать мне, что письмо написал действительно он. Но если это так, значит, всякая провокация исключается и Кашпар не имеет к этому никакого отношения.

Я аккуратно спрятал конверт в карман и стал напряженно размышлять. По логике моего положения, мне следовало бы передать письмо полковнику. Таким образом, инцидент был бы исчерпан и в том случае, если письмо фальшивое, и в том, если оно подлинное. Но только... Что-то во мне противилось такому решению. А может, это был страх. Двойной страх. Я боялся, что раскроется мое членство в КПЧ, если письмо подлинное и Кашпар предпримет расследование, и в то же время мне было страшно навсегда отрезать для себя путь к матери и брату. Я вынул конверт из кармана, чиркнул спичкой, закурил сигарету и поджег краешек бумаги... В конце концов, я могу информировать Кашпара и об уничтоженном письме.

Я направился к месту, где мы должны были встретиться с Чермаком. Мои мысли упорно продолжали вертеться вокруг только что происшедшего.

Я отлично понимал смысл предложения, если оно действительно исходило от брата, то есть с чехословацкой стороны, и попытался скомбинировать факты, казавшиеся мне бесспорными: Юрай Савик виделся с Фердинандом, а последний не оставил этот визит в тайне. Арестованные агенты Алоиз и Бальник (Генри) заговорили. Чехословацкая секретная служба меня, очевидно, наметила в качестве возможного объекта для сотрудничества. Чего они могут от меня потребовать? Как они поведут себя, если я откажусь?

Домой я вернулся в прескверном настроении. Были минуты, когда я проклинал несправедливость судьбы. И даже когда переступал порог моей комнаты, я еще не решил, как быть: идти к Кашпару или нет.

В конце концов во мне победило естественное для каждого человека стремление хотя бы отдалить неприятности. Я прилег, успокаивая себя обычным для нерешительных людей аргументом: как-нибудь обойдется.

На другой день я опять не решился подать рапорт, а только внимательно присматривался к полковнику: не проявит ли он каких-нибудь признаков нетерпения, которые убедили бы меня в том, что письмо было только провокацией. Я был готов моментально отреагировать, предупредить шефа и в последнюю минуту спасти свою шкуру.

Время шло. Я старался отвлечься от своих мыслей и с удовольствием прочитал пачки только что прибывших газет. Полковник несколько раз заходил ко мне, чтобы узнать, над чем я работаю. Регулярно, контролируя работу каждого, он открывал двери неожиданно, без стука, появлялся на пороге в самое неурочное время, и горе тому, кто занимался не тем, чем ему полагалось. Мы привыкли к его методу контроля, и меня его визиты скорее успокаивали и укрепляли в убеждении, что не происходит ничего необычного.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды, примерно через неделю, Кашпар не объявился мрачнее тучи и на меня не обрушились новые неприятности. Он пришел сообщить, что в Чехословакии провалился еще один наш человек — Громадка, по кличке Тедди. Это было дурным известием, ведь Громадка — мой агент, я отправлял его в республику, а за ним и еще пятерых.

Кашпар недавно поручил мне кроме обработки газетных материалов и изготовления фальшивых документов функции офицера связи. Он прикомандировал ко мне шестерых агентов, которых я обучал, давал им задания, они должны были посещать определенных лиц по указанным адресам и передавать им письма от родственников, бежавших за границу, с предложением участвовать в шпионской деятельности. Постепенно я их начал посылать в Чехословакию. Громадка был первым.

Тедди, как выяснилось, арестовали прямо на квартире человека, которого он должен был привлечь к сотрудничеству с нами. Это был мой личный провал, и Кашпар дал мне это понять достаточно бесцеремонно. Если бы арестовали еще нескольких из посланных мною агентов, на меня пало бы серьезное подозрение...