Милосердие весны - страница 5

стр.

         чего еще отдать?
И рано ль,
             поздно ли
Пройдоха
Заявится,
            ну как на грех.
И оберет его до вздоха.
И все ж чудак —
Богаче всех.

«Со мною в обнимку леса…»

Со мною в обнимку леса,
Как братья, вся живность лесная…
Теперь бы взлететь в небеса —
Да держит забота земная.
Пора бы набраться ума —
К чему непременно по кручам?
Но совесть встревает сама,
Топорщится совесть колюче.
С утра зарекался молчать
(Живется молчальникам сладко),
А вечером взвился опять,
И вот
Получилась накладка.
Торчу на опушке, как пень.
И в тягость мне
Собственный норов.
Подняться с колодины лень,
Не то что карабкаться в гору.
Кукушка мне годы сулит —
И так-то уж сладко кукует…
А сердце болит и болит,
Когда же оно возликует?

ВЕРА

Советуют не в лоб,
Как бы в обход:
Пора смириться и остепениться.
Не будь ты
               как подстреленная птица,
Что по земле крылом напрасно бьет!
Да разве мало было, чудаков —
Что сгинули во льдах,
В кострах сгорели,
Что досыта при жизни не поели —
Погребено под осыпью веков?!
Я слушал и пытался вникнуть в суть:
Какие расставляются мне сети?
Живешь-то раз,
Всего лишь раз на свете,
Так неужель в болоте потонуть?!
Своей любимой изменить мечте,
Бог весть куда на промысел податься?
Да разве можно в чем-то сомневаться,
Когда, как солнцу,
Веришь красоте!

«О боже мой, не хочет сердце биться…»

О боже мой, не хочет сердце биться,
Все норовит совсем остановиться.
А я никак не слажу сам с собою,
Готов принять возмездие любое,
Принять за то,
Что всем ветрам открытый,
Что чаще был голодный,
Реже сытый.
Вдруг затоскую по июньской ночи,
Заманчивой,
Как у любимой очи.
Приму печаль
                    сквозной осенней рощи,
Во тьме спущусь
                        к шальной реке на ощупь,
Как будто и не слышу
                                  сердца сбои,
Как будто не помечен я
                                     судьбою.
Дожить бы до весеннего разлива,
Уткнуться ветру
                        в ласковую гриву,
Прислушаться,
                     как чибис в поле плачет…
И все-таки мне верится
                                     в удачу.

«Кардиология. Просторная палата…»

Кардиология. Просторная палата.
Костлявый, кто-то спрятался в углу.
Так вот она —
                    за все,
За все расплата…
Вдыхаю воздух —
                          вязкую смолу.
И потолок,
Как палуба, покатый,
От лампочки —
                       зеленые круги,
А мысли заблудились вне палаты —
Друзья оставлены,
Не прощены враги…
А тот костлявый, в белом, шевелится,
То позовет,
То сам идет ко мне.
Хочу кричать:
«Не уходи, сестрица!»,
Но крика нет —
                      не по моей вине.
Не по моей вине опять не спится,
И кажется:
Я тут давным-давно…
Мне лишь бы в этом мире зацепиться —
Хоть взглядом за рассветное окно.

НЕЗНАКОМКА

Диагноз, как выстрел, точен.
Спускаюсь по виражу.
Тихонько на обочину
Из жизни ухожу.
И вовсе затих,
Подумав
О бренности бытия.
Покликать бы односумов:
«Прощайте, мои друзья!
Не поминайте лихом!»
Поглубже вдохнул глоток
И по-мужски, без психа,
Пошел на последний виток.
И встретился вдруг глазами —
Какие глядели глаза!
Коснулась лица руками —
Меня щекотнула слеза.
Слеза!..
Да не я ли матросом
Разгуливал по волнам!
Мне вскинуться альбатросом
И пасть бы к ее ногам!
Я простынь тяжелую скомкал,
Подался чуть-чуть вперед…
Спасибо тебе,
                    Незнакомка,
Матросы — надежный народ.

ВОСКРЕСЕНИЕ

Невзгодами с лихвой богаты,
Живем,
Нещадно жизнь кляня.
Наваливались
                    дни-накаты,
Как будто бревна, на меня.
Ну что ж,
И я не, исключенье —
И так,
      и этак жизнь клеймил.
Не знал,
Что будет «заточенье»,
Что станет белый свет немил.
И вот пришлось:
Лежу придавлен
Больничной простыней-плитой.
Но каждой клеточкой направлен,
Стремлюсь
                отнюдь не в мир иной.
Беда,
Натешившись досыта,
Быть может, стряпает кутью…
А вот душа уже открыта,
Цветет навстречу бытию.
И тянет губы, как теленок
(От счастья сам я замычал).
Не плакал я, считай, с пеленок,
А тут, брат,
               чуть не подкачал.
Гляжу под чуткие ресницы
В глаза с веселой синевой:
И верю —
Ласковей сестрицы
Не знал я в жизни никого.
Теперь бы давние напасти,
Бывалой силы добрый хмель!
Я понял бы,
Что значит счастье,