Морозко или бруталы в шубах - страница 7
— Надейся, надейся!
Подруги последовали за ревущей Хавроньей и узрели такую картину: Хавроша замолчала, когда увидела тех самых нахалов в шубах. Она приоткрыла рот, с которого тотчас посыпались крошки, и улыбнулась. В ее голове блуждали какие-то мысли и это отражалось на ее розовощекой пачке. Наконец она пришла в себя и заревела:
— Морозко! Морозко! Не хочу серебра и злата, а хочу этих двоих! Выходи! Где ты прячешься, старый пень?!
— А твар не трэсне? — выдавила из себя Рая. — Га?
— Нет, эта тварь точно не треснет… — ответила Ляля.
— Вообще-то я сказала: «А лицо не треснет?» — Усмехнулась Рая.
— Но как точно сказано…
А события разворачивались стремительно. Хавронья еще немного поорала в лес и наконец успокоилась.
— Завтра сватов засылайте, — пробасила она, не замечая ошеломленных лиц мужчин. — Вот Маня-то обзавидуется…
— Двоим, что ли, засылать? — деловито поинтересовался один из «женихов».
— А че? Чтоб не обидно было другому! Да и мне послаще-то будет! — заявила Хавронья, и тут уже подруги не удержались от смеха, хохоча во все горло.
С чувством выполненного долга, Хавроша потопала в сторону деревни, растолкав смеющихся подруг. Возле последней елки она обернулась и внушительно сказала:
— А не придете, я этого Морозко найду, сначала ему старый зад надеру, а потом и вам! — Она пошла дальше, громко бубня под нос. — Кокошник новый одену… Рубаху… Рубаху? Да, рубаху… красную… А серьги маманя привезла… Хорошие серьги…
Пока подруги смеялись, сзади подъехали несколько всадников и, подхватив их на лошадей, поскакали в снежную мглу.
— Ну и чьи же вы будете? — Никанор Степанович плотоядно усмехнулся, разглядывая девушек. — В шубках да в сапожках… Видать, щедрый барин был, а? — Он повернулся к своему другу и подмигнул ему.
— А что, Алексей Егорович, батюшка, как вы любите… Чернявая, юркая… эх!
— Да и вас, смотрю, не обошло. — Алексей Егорович потянулся за гусиной ногой. — Ваша любовь к белоснежным холопкам уже притча во языцех. А вы, девки, поласковее будьте, гляди, перепадет что-нибудь с барского плеча… Мы с Никанором Степановичем до утех плотских падки очень… Вот и думайте, как нас задобрить да ублажить…
— Размечтался! — рявкнула Лялька. — Губу закатай!
— Ты что-о, холопка?! Совсем страх потеряла?! — взревел Алексей Егорович, наливаясь кровью. — Ты как с барином разговариваешь?!
— Да иди ты, барин! А ну выпусти нас отсюда!
Рая испугалась не на шутку, глядя на этих отвратительных толстяков, измазанных жиром, в изобилии покрывающем густые пушистые бороды.
— В темную их! — заорал толстопуз и топнул ногой. — Завтра утром по сорок плетей каждой!
Упирающихся девушек поволокли из комнаты куда-то вниз и швырнули в темное и холодное помещение, заперев за ними дверь.
— Хороша сказка! — Лялька ударила кулаком в дубовую обшивку двери. — Лучше бы меня Хавронья съела!
Дверь открылась совсем неожиданно, заставив подруг замереть от страха. Пахнуло холодом, и помещение озарилось бледным светом.
— Выходите, красавицы.
Рая прищурила глаза, плохо видя из темноты, и ахнула.
— Вас-то каким ветром сюда занесло?
— Северным, — съязвил мужчина. — Ладно, пошли. Нам все-таки интересно, откуда вы взялись. Не похожи вы на остальных…
Они сидели вчетвером в тесноте избушки и потягивали из их бутылки, которая казалась нескончаемой и чем-то напоминала хороший коньяк.
— Мы вот так же, как и вы, здесь появились, — сказал один из мужчин. — Меня Константин зовут, а друга — Валера. Мы тоже отдыхали «В гостях у сказки» и попали в эту… Кто-то из сказочников куда-то подевал Морозко, а нас на замену прислали… Бутылка коньяка с нами была и так и осталась, всегда полная…
— И давно вы здесь? — спросила шокированная этим рассказом Рая.
— Года четыре… — вздохнул Валера. — И за эти четыре года первый раз что-то пошло не так. Благодаря вам.
Они просидели до утра, и подруги уже изрядно захмелели, прилаживаясь к заветной бутылочке, когда за обледеневшими окнами избушки послышался какой-то шум.
— Открывай, барин приехал! — Дверь содрогнулась от удара, и девушки завизжали. — Открывай, собака!
— Да не бойтесь вы! — Костя открыл двери и гаркнул. — Что хотели, милостивые государи?