Моряк из Гибралтара - страница 16

Но попасть в Рокку оказалось не так-то просто. Сначала надо было поездом доехать до Сарцаны, а оттуда добраться автобусом. Первая часть путешествия была очень тяжелой. Жара уже спала, но в поезде стояла ужасающая духота. Жаклин удалось сесть через час после отъезда из Флоренции. Но я всю дорогу проторчал у двери тамбура. Все время мы ехали порознь.

В Сарцану мы прибыли в пять часов вечера. Автобус отправлялся только в семь. Я пошел гулять по городу, Жаклин молча сопровождала меня. На улице нам встречались в основном одни женщины. Мужчины работали на военном заводе в Ла-Специи и ко времени нашего приезда еще не закончили работу.

Сарцана — маленький городок с узкими улицами, почти лишенный зелени, с бедными домишками, открытыми настежь и сгруппированными таким образом, чтобы каждому досталось больше тени. Но всего в нескольких километрах от Сарцаны находилось море — это чувствовалось в воздухе,— и оно служило единственным неиссякаемым источником счастья для жителей городка в их далеко не легкой жизни.

Весь город мы обошли быстро, всего за полчаса. После этого я предложил Жаклин что-нибудь выпить в ожидании автобуса. Она согласилась. Я выбрал кафе на большой площади рядом с автобусной станцией и железнодорожным вокзалом.

Мы провели там целый час за кофе и пивом, по-прежнему в молчании. На залитой солнцем площади играли дети.

К половине седьмого на станцию пришел трамвай, заполненный мужчинами. Это был очень старый трамвай, ржавый от морского воздуха. Дети немедленно прекратили игры, из домов вышли женщины и стали смотреть на выходящих из трамвая мужчин. В течение получаса площадь оглашалась возгласами приветствий, криками, смехом и страшным грохотом трамвайных вагонов.

— У нас осталось всего четыре дня отпуска,— сказала Жаклин.

Она пожаловалась, что от трамвайного шума у нее разболелась голова. Достав из сумочки таблетку аспирина, она проглотила ее, запив водой.

Автобус пришел одновременно с еще одним трамваем. Как и трамвай, он весь проржавел от времени. Мы оказались единственными пассажирами на станции. От Ла-Специи несколько километров автобус шел по ровной, хорошей дороге, потом она круто пошла вверх, и с ее самой высокой точки мы увидели реку. Это была Магра. Дорога повернула к морю и стала уже и бугристее. Но это не имело значения. Она шла вдоль реки.

Река была широкой и спокойной. На правом берегу тянулись холмы с деревнями на склонах, на левом лежала равнина, засаженная оливковыми деревьями.

Поездка длилась очень долго. Когда мы достигли конечной цели нашего путешествия, уже совсем стемнело.

Автобус остановился у траттории, которая — я уже знал это — выходила окнами на реку. Я очень долго смотрел в ту сторону, в полную темноту. Я так много думал об этой реке, целых шесть дней и шесть ночей, больше, чем я думал за всю свою жизнь о чем-нибудь или даже о ком-нибудь.

Кроме всего прочего, я собирался сделать это темой моих разговоров с Жаклин, по крайней мере, до той минуты, пока не отойдет вместе с ней ее поезд. Это то, что должно было круто изменить мою жизнь.

Короче, я ждал целых десять лет, чтобы приехать на берег этой реки. Я все вглядывался в темноту и, хотя глаза мои устали, не мог оторваться от этого занятия.

В гостинице нас встретил пожилой человек. Он назвался Эоло.

— Как ветер? [4] — спросил я.

— Как ветер,— ответил он.

Он говорил по-французски. Я сказал ему, что мне посоветовал приехать сюда один молодой человек,— имени которого я не знаю, он каменщик, работает в Пизе. У него есть зеленый грузовичок, и он раз в две недели на выходные приезжает сюда к родственникам…

Эоло подумал немного, а потом понял, кто это. Он пригласил нас в беседку гостиницы и принес ветчину с пирожками, извинившись за скудность трапезы, ибо ничего другого не нашлось. Постояльцы уже отобедали и теперь собираются прогуляться или к морю, или по берегу реки.

Почти все ожидали начала танцев. Мы с интересом слушали, что он говорил, и молчали. Он тоже замолчал. Однако пока мы ели, сидел неподалеку и, заинтересованный нашим утомленным видом и молчаливостью, рассматривал нас.