Моряк из Гибралтара - страница 21

— Муниципалитет Сарцаны. Единственное доброе дело, которое делает этот дурацкий муниципалитет. Сюда приходят рабочие из Ла-Специи, именно за них выходят замуж девушки из окрестных мест.

Он высадил меня на берег. Я угостил его сигаретой. И он отправился обратно приглядывать за своей Карлой.

Танцы проходили возле реки, на площадке из дощатого настила, уложенного прямо на сваи. Площадка была огорожена тростниковой изгородью, украшенной венецианскими фонариками. Люди танцевали и снаружи, прямо на земле перед входом.

Я постоял немного снаружи, но так как здесь не на чем было сидеть, вошел и осмотрелся, пробежав взглядом по лицам присутствующих. В глубине души теплилась надежда, что я увижу его, вдруг в эту неделю он приехал раньше из Пизы. Но надежда оказалась тщетной. Здесь не было никого, даже отдаленно напоминавшего его.

Неожиданно на меня навалилась усталость. Я сел за столик, на котором стояло четыре стакана с лимонадом, и стал ждать окончания танца, чтобы пригласить какую-нибудь девушку. Много пар кружились в быстром танце и около двадцати мужчин, как и я, сидели в одиночестве. Я чувствовал необходимость побыстрее найти кого-то поговорить.

Танец — думаю, самба — закончился, чтобы тотчас же смениться другим. Никто не сел. Я пообещал себе, что при первой же возможности подкачусь к какой-нибудь девице. Мне это очень нужно. И девице наверняка тоже. У меня, правда, имелась девушка, на другой стороне реки, та, которая спала сейчас в душном номере гостиницы, но она больше не в силах удерживать меня. Она мало чем отличалась от той, с которой я собирался познакомиться здесь, кроме того, что не могла уже удержать меня.

Первый раз я увидел ее в Виши, куда во время войны переехало наше министерство. Три дня я украдкой наблюдал за ней. Затем мне в голову пришла мысль — одна из тех, которые часто посещали меня тогда. Вот уже шесть лет я мечтаю уйти из этого бардака, но слишком ленив, чтобы приложить к этому какие-то усилия. Изнасилую-ка я эту маленькую редакторшу. Она будет кричать, ее услышат, и меня уволят с работы.

В одну из суббот после обеда, когда, как обычно, мы были вдвоем, я исполнил задуманное. Но, видимо, плохо сработал. Она, должно быть, долго ждала мужчину. Таким образом, мой столь ловко задуманный проект провалился, положив начало субботней привычке. Так прошло два года. Больше я не испытывал ни малейшего желания спать с нею. Откровенно говоря, с ней я никогда не получал особого удовольствия. Но иногда мне казалось, что я, как и все остальные, создан для того, чтобы любить. Но мне ни разу не удавалось полюбить кого-нибудь. И я давно свыкся с подобной несправедливостью.

Завтра я заставлю ее страдать. Она будет плакать. Но это уже неизбежно, как неизбежно после ночи наступает рассвет. Я полностью исчерпал свои внутренние силы для нее. Слезы, пожалуй, придадут ей новое очарование, единственное, что может еще нравиться мне. Сначала она, конечно, не поверит в серьезность моих намерений. Но потом…

Танцевавшие женщины вновь напомнили мне ее. Она сейчас одна в комнате, скорее всего, спит, а может, проснулась и теряется в догадках, где же я. Я позволил ей приехать в Рокку, но еще ничего не говорил о своих планах. Может, я все еще сомневался? Думаю, нет.

Завтра она примется плакать, но во мне родилась уверенность, что мне удастся сказать ей все. Ее отчаяние будет искренним. Она уедет вся в слезах, а я останусь здесь. До самого последнего момента для всех мы будем семейной парой.

И вдруг я поймал себя на совершенно безумной мысли: я пожалел, что не взял ее с собой на танцы. Чтобы танцевать с ней? Не знаю, вряд ли. Нет, думаю, чтобы лучше понять друг друга и поговорить в подходящей обстановке. Я бы сжал ее в объятиях и сказал:

— Я остаюсь в Рокке, потому что не могу больше так. Нам необходимо расстаться, ты знаешь это не хуже меня. Мы не подходим друг другу, мы оба такие, что умрем от голода посреди всех яств мира. Зачем продолжать? Не плачь, ты видишь, я сжимаю тебя в объятиях. Я почти любил тебя. И это чудо свершило наше расставание. Постарайся осознать, насколько это необходимо. И тогда наконец мы поймем друг друга так, как еще никто не понимал.