На земле Волоцкой - страница 5

А в избе готовились прятать вещи. Что поценнее, запрятывали в амбаре. Сундук с праздничной одеждой зарыли на усадьбе. Витюшка слазил на чердак, забрал главное свое богатство — краски, кисточки — и запрятал в подполе, под перевод. Хотел было убрать с чердака свою недорисованную картину, но раздумал, оставил на месте. Вряд Ли немцы польстятся, а в подполе она могла отсыреть.

Дня через два колхозное стадо с погонщиками вернулось обратно в деревню. Оно не успело уйти далеко. Вражеские войска, прорвав нашу оборону в октябре под Вязьмой, замкнули фронт на северо-востоке, в районе Калинина и Волоколамска. Уцелевшая Зорька, взлохмаченная, с опавшими боками, сама явилась к дому, рогами оттолкнула ворота и сразу же легла в своем закутке, тяжело дыша.

— Пришла, умаялась, родимая… Сердешная ты наша, — суетились возле коровы мать, бабушка и дедушка, не зная, радоваться или печалиться ее возвращению. Вечером долго обсуждали, где надежнее сохранить корову от гитлеровцев. Решили за хлевом устроить небольшой закуток, обложить его со всех сторон картофельной ботвой, соломой, слегка присыпать землей. Засветло взялись за работу.

— Дай мне, я сильней, — потребовал у матери Витюшка лопату. Рыл до тех пор, пока не набил на руках кровавые мозоли.

А на деревне в это время разводили по дворам колхозную скотину, продолжали раздавать общественное имущество. Плелись по дороге обратно и попавшие в окружение беженцы. Серегины не вернулись. Очевидно, они сумели вовремя уйти к своим за линию фронта. Не возвратился домой и Сергей Беликов. Был разговор в народе, что подался он к партизанам.

В деревне обосновалась немецкая тыловая часть. Танки, самоходные орудия, вначале заполнившие деревенскую улицу, ушли дальше к Москве.

В самых лучших избах поселились офицеры. В остальных разместились солдаты. Все оставшиеся в деревне жители, даже подростки-школьники, переписаны оккупантами. У каждого свой номер.

У Витюшки тридцать пятый.

Отлучаться из деревни без разрешения нельзя — иначе расстрел. К вечеру, как только начнет смеркаться, безвыходно сиди дома. Увидят на улице — застрелят.

— Вот наступила жизнь-то! — тоскует дома Витюшка, невольно прислушиваясь к чужому говору в большой горнице. Там поселился со своим денщиком долговязый, угрюмый майор. Каждое утро, как только мать подоит Зорьку, денщик является с пустой кринкой. Майор очень любит молоко. Это пока спасает Зорьку.

Теплится в каморке за перегородкой перед строгими ликами святых еле живой огонек в красной лампадке. Туда, за перегородку, вместе с иконами переселилась все никак не выздоравливающая бабушка. Чаще, чем обычно, стуча лбом о холодные половицы, бабушка горячо молится и шепчет про себя: «Спаси и помилуй заступник от врагов лютых…»

Рядом в холодной летней горнице ютятся мать с ребятами и дедушка. Ложатся спать теперь рано. А днем Витюшка все же выглядывает на улицу.

Теперь в школьном здании конюшня. Нет ни избы-читальни, ни сельсовета, ни клуба, куда раньше Витюшка с ребятами заглядывал. Ничего не осталось от прежней привычной жизни. Ни-че-го!

Выйдешь лишний раз на улицу, опасливо оглядывайся, не попасть бы кому из гитлеровцев на глаза! Любой солдат может заставить вычистить ему сапоги или сунет в руки ведро — «Вассер!» И погонит за водой.

Не видно и ребят, словно вымерли. Тоже все дома отсиживаются, в четырех стенах, где даже свои шепотом разговаривают.

Прозвенел пожарный набат.

— На сход! — проносится по деревне тревожная весть.

— Я пойду, — срывается с места Витюшка. Надевает стоптанные сапоги, нахлобучивает рваную шапку, на плечи телогрейку.

— Осторожнее, — напутствует мать.

Снова трезвонят в чугунную доску, торопят. По дороге медленно плетутся люди. Деревенская улица запружена тяжелыми грузовиками.

Прохаживаются часовые. Комендатуру Витюшка минует стороной. У распахнутых настежь ворот пожарного сарая стоит стол, накрытый белой скатертью. За столом два офицера в черных мундирах — гестаповцы. В стороне толпятся жители и среди них молчаливый Дим Димыч в старом драповом пальто с поднятым воротником и по-прежнему с обнаженной, теперь вдруг сильно поседевшей головой.