Начало - страница 18

Кабинет оказался просторным, но тёмным. Шторы плотно закрывали окно, не пропуская ни дюйма света. Освещение было тусклым. «А это говорит о раздражительной натуре красавчика-Балмера», — заключила она. Он пригласил присесть на мягкие, коричневые диваны. Перед ними, на удобном для подписи уровне, оказался дубовый, резной стол, бумаги на котором были сложены в идеальном порядке, и не пылинки вокруг. «Педантичен и организован. Бабуля доверяла ему не зря». Стены кабинета были завешаны различными грамотами и благодарностями, аккуратно облачёнными в рамки из дерева, схожие по цвету с палитрой стола. Пока все рассаживались и занимали места, а нотариус искал нужные документы в сейфе, она разглядывала его. Около тридцати, высок, крепкий, темноволосый. Мышцы проглядывались из-под рубашки такой белизны, что она, буквально, светилась при тусклом освещении. Кожа смуглая, не иначе, отдыхал где-то на море недавно. Глаза неестественно-светлого голубого цвета, черты лица прямые, подбородок волевой, выдающийся. Легкая щетина придавала серьёзности, брюки превосходно сидели на спортивном и стройном теле. Она невольно загляделась и не заметила, как он поймал восхищенный взгляд, и вогнал в краску. Не он один раскрыл интерес. Агнесс бросала на племянницу недоброжелательные, сердитые взгляды.

— Ну, что ж. Приступим. Свою последнюю волю Чера изъявила приблизительно за год до смерти. Она была крайне взволнована в тот день, так что при составлении завещания присутствовали свидетели. В официальных бумагах имеются данные и адреса, если угодно проверите достоверность позднее. Итак. Завещание Черы Мансдантер оглашаю я, уполномоченный Габриэль Балмер. — И он начал читать медленно и внятно, делая паузы в нужных местах, и на глазах наворачивались слёзы, которым ни за что не позволил бы пролиться. Было видно, что он хорошо знал ту, что написала это собственной рукой, и, по-видимому, также хорошо к ней относился, лучше, чем родные дети.

— «Я, Чера Мансдантер, 8 апреля 1930 года рождения. Когда-то мой дедушка, умирая, вверил мне огромное состояние династии. Я сохранила не только фамилию, но и приумножила состояние в десятки раз. Ради достижения цели работала не покладая рук всю жизнь, вплоть до последних лет, когда стала слаба настолько, что собственный сын решил помыкать мною». — На этом моменте дядя Стефан громко хмыкнул. — «Знаю, я потратила жизнь не зря, сохраняя и оберегая династию ради светлого и долгого будущего. Быть может, я и жалею только о том, что была слишком занята, чтобы дать детям больше любви и заботы. За это прошу меня простить. Особенно ты, Кристоф. Не держи зла. Обладая несгибаемым характером и чрезмерной гордостью, я отдалила тебя от семьи, причинив много боли, но ты справился и доказал, что в тебе течёт моя кровь. Я так и не смогла решиться поговорить с тобой лично сынок, то моя трусость и гордыня, через которую не смогла переступить и уже, наверняка, не смогу. Так бывает в жизни — если долго ждать, сделать что-то по-настоящему важное становится невозможно. Знай, моё сердце болело не меньше твоего, хоть я никогда и не показывала этого. В любом случае, я горда называть тебя своим сыном».

Отец сидел и плакал, не скрывая отчаяния, все эти годы он продолжал любить её вопреки всему. Ну, а как же иначе? Она же была его мамой. Катарина накрыла его руку, и он сжал в ответ.

— «Прости и за то, что не принимала твою дочку. Прекрасное имя ты для неё выбрал. Имя королевы. Она и правда от рождения имеет королевскую стать». — Отец широко распахнул глаза и выпрямился. — «Конечно, я следила за тобой все эти годы, Кристоф. Как я могла оставить без присмотра своего сына? Жалко только, что семья у тебя распалась, и девочка живёт в другой стране. Ей приходилось гораздо тяжелее, чем тебе. Дорогая Катарина. Я наблюдала за тобой с самого рождения. Сожалею, что перевернула с ног на голову твой мир, и что не успели познакомиться. Теперь Стефан. Ты испорчен. Деньги превращают тебя и твою семью в чудовищ. Не думай сынок, что мне неизвестно о махинациях. У меня глаза были даже на затылке, иначе я не смогла бы столько достичь и прожить так долго. Единственный из твоей семьи, кто достоин наследства — Николас. Ему я и передаю часть денег, трастовый фонд и дом, в котором ты живёшь. Без согласия Ники, ты не сможешь пользоваться деньгами с сего дня, а к восемнадцати годам он унаследует всё, включая акции банка на главной улице города. Остальную часть наследства получает Кристоф, включая бизнес отца в Цюрихе и домик на Мальте, который он так любил в детстве. А для моей смелой и сильной духом внучки Катарины, я оставляю самое дорогое, что у меня когда-либо было — дом в Фибурге. И в дополнение небольшой счёт в семейном банке. Я долго думала и решила, что никто из моих детей не достоин владеть этим местом. Единственным предсмертным желанием будет, чтобы ты никогда его не продавала, а заботилась, как о собственном ребёнке, потому как в нём останется жить моя душа. Также я прилагаю к завещанию личные письма для каждого из родственников. Подпись. Дата». — Балмер закончил читать, смахнул непрошеные слёзы ладонью и пододвинул поближе бумаги, в которых нужно расписаться.