Начало осени - страница 39
Воспоминания того времени сливаются в одну картину.
Раннее осеннее утро, с неба моросит холодным. Он стоит на углу — ждет открытия хозяйственного магазина. До свету выпросил у Аньки полтинник, можно взять флакон жидкости для разжигания примусов. Ох-хо-хо… Это тебе не синенький, три косточки! Красная, густая, а запах… Бр-р… Но по башке бьет здорово, садче водки.
Целиком флакон ему, конечно, не осилить. Если к магазину подойдет Ацетон, запросто пьющий все, чем можно разбить похмелье, они ахнут жидкость в двух. Вряд ли кто примажется, сейчас молодежь нежная пошла, ей вино да водку подавай, а иной еще и пивка просит. На «денатурку», как по старинке они называют свое пойло, охотника найти трудно.
Единственно, на что не способен даже Ацетон, это выпить жидкость из горлышка. На такой случай Седой всегда имеет в кармане граненый стакан. Еще один, аварийный, припрятан в кустах за сараями, где они обычно похмеляются. Если же Ацетона почему-то нет, Седой осадит бутылку на треть, заткнет пластмассовой пробочкой и спрячет в кустах так, чтобы сквозь листья не просвечивала этикетка с красной по желтому полосой и надписью «Огнеопасно». Это — на вечер.
Он возвращается аккурат вполпьяна, не раздеваясь и не снимая сапог, падает вздремнуть. Анна уже знает, что, проснувшись, ему надо выпить водочки, и, если не хочет быть битой, припасает чекушку. Это она усвоила. Займи, с себя продай, укради — а чтоб чекушка стояла. Но и когда он, проснувшись, чекалдыкнет полстакашки, к нему лучше не приближаться…
В кровати не обделался — хорошо, но и до туалета идти неохота. Помочится в угол — Анька подотрет, стерва, на то и жена. Пусть радуется, что простыни лишний раз стирать не придется. И снова на боковую.
А вот вставать тяжело! Допьет четвертинку — водка ну как вода, не разбивает, прямо смерть. Кое-как подымется, добредет до припрятанной денатурки, поправится. К вечеру опять гонит Аньку за водкой, чтоб ночью не помереть.
Через неделю — все, остановка. Распухнет вроде как пузырь, есть не может, от воды блевать тянет. Пару-тройку дней так помучается, потом ничего, отудобеет, на Анну покрикивать начинает. Она, змея, чует, что сил у него нет, драться он не может, и ерепенится. Тогда он к ней лаской: дай, мол, на раскумарку. А не даст, так он из вещей чего-либо загонит. Хорошо помнит, как продал мельхиоровые ложки. И два ножа еще…
Так бы и жили, но умерла Анна, а самого болезни вот стали одолевать. Сердце как-то прихватило — совсем помирать собрался, да спасибо доктору: колол, колол в задницу и таки выходил. Теперь он так не пьет, по-дикому, старается воздерживаться. Только вот голоса…
Просыпаясь по утрам, он еще толком не соображал: надо похмеляться или не надо, а они уже тут: «Вставай, иди к магазину!» Попробуй не пойди, такое устроят…
Еще беда — соседи цепляться начали: невозможно, говорят, стало жить с ним в квартире. Собираются заявить в милицию. Анны нет, она не дала бы его в обиду…
— Померла старуха… — Седой вздохнул. — А вы, Иван Кузьмич, как поживаете? Супруга, детки — все живы-здоровы?
— Живем, слава богу… Я вот на пенсию вышел, но полезной деятельности не прекращаю. В домоуправлении, в активе состою. У нас теперь Общество борьбы с алкоголизмом создано. Объединяем всех любителей трезвости…
— Ишь ты, любителей…
— Пропаганда и агитация, — веско пояснил Плешивин, — среди таких вот, как ты. Создаем непримиримость…
— Как я… Непримиримость…
— Да, непримиримость! Одной агитацией — дескать, пить вредно — разве вас проймешь? Васька слушает да пьет, как в басне сказано. А иные так и не слушают… У нас на заседаниях оч-чень интересные доклады читают, цифры приводят. Ты, вместо чем по улицам болтаться, приходи сегодня к нам, в домоуправление. Оч-чень грамотный товарищ выступать будет. И друзей своих зови, послушаете. Это вам полезно.
Седой в душе усомнился, по спорить не стал:
— Как же, как же, обязательно приду, Иван Кузьмич…
Старики замолчали. Густые кусты над лавочкой давали приятную тень, было тихо, только малыши резвились на площадке. Их воспитательница присела на скамеечку под грибком с красной шляпкой и углубилась в книгу. Седой безмятежно существовал, Плешивин же неодобрительно посматривал на играющих детишек, точно провидел в них будущих идейных противников.