Нас ленинская партия вела... Воспоминания - страница 26

Мы шумели, требовали старшего, грозили голодовкой, собирались писать прокурору — ничего не помогало.

По ночам возили нас по одной на допрос в жандармское управление.

— Нам всё известно из достоверных источников, можем обойтись и без ваших показаний, хватит материала, чтобы судить вас по всей строгости, — похлопывая рукой по толстой папке, напирал следователь.

— Тогда судите, зачем же вызываете, — отвечала я.

— А вы должны подтвердить...

То-то и оно! Как ни бился со мной следователь, я молчала. Чертыхаясь, он приказывал отправить меня обратно в тюрьму.

Не могло быть ничего тягостнее, чем попасть за тюремную решётку, оказаться в вынужденном бездействии в то время, когда революционное настроение в стране крепло с каждым днём, когда кругом разгоралась борьба.

Шли недели. Мы ожидали решения своей судьбы. Скорее бы! Нас не пугало, даже если бы вынесли приговор о высылке в Сибирь на поселение. Пусть только выпустят из этой проклятой тюрьмы! Найдём способ, убежим из ссылки.

Товарищи не забывали меня. Одна подпольщица приходила на свидания под видом моей сестры. Свидания, как обычно, в тюрьмах проходили так: заключённые становились к одной решётке, пришедшие на свидание — к другой, между нами ходил тюремщик. Пускали к решёткам сразу по десятку человек, все перекликались, шум получался невообразимый, трудно было что-нибудь понять. Всё же удавалось кое-что узнать и передать. Иногда в сдобной булочке находила я записку на папиросной бумаге, свёрнутой в шарик. Она была испещрена маленькими буковками.

Видя, как я худею и кашляю — у меня с лёгкими было неважно, как и у погибшего брата, — товарищи добились через знакомых юристов, чтобы меня определили в тюремную больницу. Тут за некоторую мзду я получала нетюремные обеды. Сочувствовавшие мне няньки помогали связаться с «волей». Вообще мне показалось, что я в раю. Как всё в мире относительно! Однако тюрьма есть тюрьма. По воскресеньям нас заставляли молиться богу, это уж совсем было ни к чему, и на приказание идти в молельню я отвечала:

— Бога, пожалуйста, берите себе...

Мечтала вырваться из тюремной больницы на свободу, но лишь только здоровье моё чуточку улучшилось, меня снова перевели в камеру...

Так в разных тюрьмах Петербурга я просидела с лета 1909 года до марта 1911 года. Жандармам хотелось создать против меня «дело». Видно, оно не получалось, хотя на следствии уже упоминали Одессу.

Сидела я и в Литовском замке, сначала в одиночке, потом в общей камере, вместе с уголовницами. Теперь уже, если товарищам удавалось передать для меня посылку, её содержимое тут же расхватывали. Я съедала свою долю. Зато, если что-нибудь раздобывали уголовницы, они меня не обходили. А тюремной «баланды» мне давали они больше — в награду за то, что я рассказывала им интересные истории. Очень уж эти обиженные и отверженные обществом люди любили слушать мои рассказы.

Но однажды я узнала о страшной трагедии. В нашу камеру посадили женщину, арестованную в Кронштадте. Она рассказала о расправе царского правительства, учинённой над участниками Свеаборгского восстания, показала листовку, которую тайно привезла с собой. В ней сообщалось о жестокой расправе с восставшими моряками. Перед расстрелом палачи связали всех осуждённых матросов канатом, как бы нанизав их на него. Расстрел был варварским. В листовке приводился рассказ солдата, одного из тех, которых для острастки пригнали смотреть на казнь невинных: «Те, которых не коснулись пули, рвались в стороны, но тщетно, так как были крепко привязаны... Стрелкам было выдано только по два патрона. Офицер, командовавший ротой, приказал выпустить по второй, последней пуле. Но стрелки, растерявшись, целились плохо, стреляли наугад. Когда, казалось, всё было кончено, замерли стоны и крики, привстала окровавленная фигура и слабым голосом говорит: „Братцы! Да как же я-то?.. Я ведь жив!“»

Я была потрясена прочитанным. Забыла об осторожности. И тут незаметно подкралась надзирательница, вырвала из моих рук страшный листок. Слишком уж переживала я, читая его, слёзы наворачивались на глаза... Меня снова отправили в карцер...