Нас ленинская партия вела... Воспоминания - страница 36

— Не буду лежать, пойду и дослушаю лекцию. Преподаёт Владимир Ильич, когда ещё я услышу его?

— Нет и нет, ты должна лежать! — заявила Инесса, взяла две простыни и будто шутя, но всё же основательно привязала меня к кровати. Я ослабела и потому не сопротивлялась.

Вскоре пришёл Владимир Ильич, сел у постели:

— Ну что, Танюша, нехорошо? Потерпите, я велел немедленно разыскать врача, знающего хоть немного русский язык. Заниматься больше не следует, отправляйтесь-ка обратно в Париж.

— Но я хочу слушать ваши лекции!

— Перепишете конспекты товарищей. А пока полежите...

У моей постели Ленин, Крупская, Арманд совещались, как лучше мне помочь.

— По-моему, надо списаться с директором санатория, социалистом, — Крупская назвала фамилию. — Он заберёт к себе нашу Таню и сделает её здоровой. Это под Берном, в горах, там так хорошо дышится!

— Вот это мы и поручим тебе, Надюша, — согласился Ленин.

Вскоре был получен положительный ответ из санатория. Дали мне денег на дорогу, сопроводительное письмо швейцарским товарищам, и я поехала лечиться.

Во время лечения я часто получала письма, литературу от Надежды Константиновны. Меня очень трогало, что при всей занятости она меня не забывала.

Прошло несколько дней, мне стало чуть лучше, и я написала Ленину и Крупской, что поправилась, что нервничаю без дела. «В санатории безлюдье, тишина, „белое безмолвие“, которое душа моя не переносит, несмотря на красоту Бернских Альп», — жаловалась я.

Очень скоро пришёл ответ. Надежда Константиновна писала: надо лечиться, отдыхать, набираться сил, чтобы потом лучше работать. И Ленин прибавил: «Нервы — худшая из болезней. Нам нужны люди с крепкими нервами. Для того, чтобы быть работоспособным, нужны крепкие нервы, а чтобы иметь крепкие нервы, надо лечиться».

Пришлось смириться, взять себя в руки. Я лечилась около полутора месяцев. Наверное, я двужильная, потому что благодаря помощи товарищей по партии, несмотря на явные признаки туберкулёза, прожила такую долгую и интересную жизнь.

По приезде из санатория я прежде всего решила навестить и поблагодарить Ленина и Крупскую. Меня встретила мать Надежды Константиновны.

— Сейчас они у Арманд, — сказала Елизавета Васильевна. — Вы их там застанете.

Инесса Арманд снимала комнату в семье русского рабочего-эмигранта близ парка Монсури, ей тоже хотелось жить недалеко от Ленина и Крупской. У неё был рояль, взятый напрокат, и товарищи часто приходили к ней послушать музыку. Играла она замечательно. Товарищи говорили, когда приходит Инесса, с ней обязательно приходит и музыка. Я признаюсь, что её удивительная игра скрашивала мою жизнь в эмиграции. Да и не только мою. Владимир Ильич и Надежда Константиновна часто бывали у Инессы, проводя за музыкой свободные часы. И теперь, подойдя к дому Инессы Арманд, я услышала один из вальсов Шопена. Дослушав вальс за дверью, я вошла. Меня бурно приветствовали:

— Танюша! Как поправилась! Как чудесно выглядишь! Молодец, что пришла, садись. Вместе послушаем музыку, потом поговорим обо всём...

Инесса играла ещё. Пили чай. Потом вышли в парк Монсури.

Я ожила, почувствовав себя среди самых родных и близких.

Мне хочется ещё и ещё писать об Инессе Арманд. Она отлично разбиралась в живописи. Помню, как по поручению комитета Парижской секции она помогла художнику оформить плакат, который предназначался для борьбы с оппортунистами и социал-шовинистами. Это была карикатура на Плеханова. Что же изобразить на плакате? Подсказал Владимир Ильич.

Грубый шовинизм Плеханова, прикрытый центризмом шовинизм Каутского — безгранично пошлое издевательство над социализмом... Хорошо бы на этот счёт заказать медаль с фигурами императора Вильгельма II и Николая II на одной стороне, Плеханова и Каутского на другой... Их «интернационализм», видите ли, состоит в оправдании того, что французские рабочие должны стрелять в немецких, а немецкие — во французских якобы для «защиты отечества».

Мы показали художнику текст, содержание которого надо было отразить на плакате. Очевидно, наше объяснение для него было недостаточно полным и ясным. Тогда Инесса взяла перо и сделала набросок, по которому художник выполнил плакат. Этот рисунок у меня сохранился...