Нас ленинская партия вела... Воспоминания - страница 52
Ведущим предприятием Богородского уезда была Глуховская мануфактура.
В тридцатых годах прошлого века Савва Морозов открыл в Богородске, у реки Клязьмы, маленькую отбельно-красильную фабрику и раздаточную при ней. По избам на ручных станках бабы пряли пряжу. Морозов скупал эту пряжу и отдавал ткачам-мастерам. От Саввы фабрика перешла к Захару. Тот нажился и построил механическую ткацкую и прядильную фабрики. Ткачи и прядильщики задыхались от хлопковой пыли. Работали здесь и дети, разнося корзины с пряжей, со шпулями. В те годы по Глуховке ходило горькое присловье: «День не едим, два не едим, немного погодим и снова не едим...»
Товарищи надоумили меня захватить с собой в поездку один из номеров газеты «Искра» за 1901 год. В ней была статья известного рабочего корреспондента «Искры» Ивана Бабушкина про Глуховку. В статье говорилось:
«Есть ещё в России такие рабочие центры, куда прямые пути для социализма затруднены, где культурная жизнь искусственно и усиленно задавливается. Там рабочие живут безо всяких культурных потребностей, и для их развлечения достаточна одна водка, продаваемая хозяином (теперь казённая монополька), да балалаечник или плясун из рабочих. Такие места напоминают стоячую воду в небольшом озере, где вода цветёт и цвет садится на дно, образуя вязкую грязь, которая втягивает в себя всё, что на неё попадёт. К такой категории можно причислить и Глуховскую мануфактуру...»
Как пригодились мне эти сведения и заметка Бабушкина в первый же день моего пребывания на фабрике!
Обстановка в Богородске оказалась действительно сложной. Председателем Совета в первые месяцы после Февральской революции был центрист, примиренец. На самой фабрике меньшевики тоже имели большое влияние.
Помещение, в котором мне предстояло выступить, было набито людьми до отказа. Я видела перед собой море голов, главным образом женщин. Угрюмые лица носили следы нужды и страданий. Председатель фабкома профсоюза, в глазах которого я прочла враждебность, проговорил:
— Тут приехала некая Людвинская от большевистского комитета, просит слово для доклада...
И сразу взревело несколько голосов:
— Дать слово!
— Не давать! Хватит, наслушались! Пущай наши скажут! Верните её туда, откуда приехала!
— Нечего слушать большевичку! Утопить её в речке, и весь сказ! — Ко мне тянулись руки из толпы отнюдь не для пожатия и приветствия, они порывались стащить меня с трибуны, вышвырнуть из помещения, да ещё, может быть, поколотить по дороге... Неважно я чувствовала себя среди разбушевавшейся толпы. Но старалась держаться спокойно, будто всё это меня и не касалось.
На трибуну вскочил местный большевик, поднял руку:
— Так нельзя, товарищи, — обратился он к женщинам и к бородатым мастерам, сидевшим важно и обособленно. — Товарищ до нас приехала рассказать про Ленина, про то, как он старается помочь нам, а вы...
Услышав «про Ленина», собрание притихло.
— Дайте ж ей говорить! — решил председатель фабкома, и его послушались.
— Вот у меня номер газеты «Искра», который выпустил товарищ Ленин шестнадцать лет назад, — начала я. — Тут помещена заметка про Глуховку... — прочитав заметку Бабушкина, я спросила: — И что же изменилось с той поры? Из-за проклятой войны стало ещё хуже. А что надо сделать, чтобы пришли перемены? Партия большевиков, товарищ Ленин указывают прямой и ясный путь...
Меньшевики пытались снова поднять шум. Но на них зашикали. Полтора часа длился мой доклад. Все напряжённо слушали, а потом бурно аплодировали. Когда кончился доклад, председатель фабкома всюду ходил за мной, с готовностью выполняя все мои просьбы. Он извинялся за ту «встречу», которую мне устроили местные меньшевики.
После собрания остались члены немногочисленной ячейки большевиков. Они были возбуждены, как будто победили в битве.
— Вот если бы почаще приезжали к нам такие ораторы... Нету помощи из окружкома, — жаловались они, а один предложил:
— Послушайте, Татьяна Фёдоровна, оставайтесь-ка у нас, хоть на время... Скажем, секретарём, а?
— Верно! Это дело! — поддержали остальные. И тут же дружно проголосовали за нового секретаря ячейки.