Нас ленинская партия вела... Воспоминания - страница 53

Что мне было делать? Я не посмела отказаться. Старые работницы подходили ко мне, спрашивали:

— Это правда, что вы остаётесь у нас?

А я тем временем созвонилась с секретарём окружкома и сообщила о внезапном решении ячейки. Мне посоветовали остаться там.

— Раз так, поддержим вас, ещё как поддержим, — говорили работницы.

Так я осталась с глуховцами. Вместе с ними боролась против меньшевиков. Сначала на фабрике, потом в Совете и в думе.

Не раз большевистская ячейка выводила глуховцев на демонстрации и митинги протеста против антинародной политики правительства Керенского.

Директор фабрики пытался вредить нам. Я ходила к уездному комиссару, требовала ареста директора. Комиссар не разрешил. В этом не было ничего странного — ведь он был поставлен Временным правительством. Фабричная администрация чувствовала поддержку Временного правительства и временных правлений, заменивших городские думы, земельные управы. Все они надеялись, что большевики скоро будут раздавлены.

А народ в Глуховке был за нас. По моей просьбе окружком присылал на фабрику товарищей с докладами, часто приезжал к нам бывший член Государственной думы, впоследствии член ЦКК Муранов.

Я пригласила на Глуховскую мануфактуру и Инессу Арманд. Она охотно согласилась и приехала, как всегда, красивая и очень элегантная. Доклад её был блестящим, он очень понравился работницам. Ей шумно аплодировали. После её выступления к нам подходили рабочие и говорили, что они никак не ожидали именно такого выступления, они были уверены, что к ним приехала какая-то буржуазная дама...

Забегая немного вперёд, скажу, что в тяжёлое для глуховцев время, весной двадцатого года, когда мужчины были на фронте, а работали почти одни женщины, они выбрали девять делегатов, направили их к Ленину. Владимир Ильич принял их 1 марта. Они доложили о тяжёлом продовольственном положении на фабрике, просили приравнять паёк Глуховской мануфактуры к пайку рабочих Москвы.

Ленин на бланке Председателя Совнаркома изложил суть вопросов, волновавших работниц. И написал членам коллегии Наркомпрода: нельзя ли экстренным порядком оказать продовольственную помощь?

Помощь была оказана. Через три с половиной года глуховцы снарядили новую делегацию к Ленину, чтобы отчитаться перед дорогим Ильичём и пожелать ему скорейшего выздоровления. Делегация передала Владимиру Ильичу тёплое письмо глуховцев и саженцы вишни, чтобы их высадили под окнами его комнаты.

До Октябрьской революции в Москве, как и в других крупных капиталистических городах, был очень резким контраст между буржуазно-дворянским центром и пролетарскими окраинами. Центр Москвы — это многоэтажные жилые дома и общественные здания, трамваи и благоустроенные мостовые. Рабочие же проживали близ заводов и фабрик и у железнодорожных вокзалов в фабричных казармах, мало пригодных для жилья, ютились в крошечных квартирках. В них обычно пространство, примыкающее к окнам, разгораживалось на несколько каморок. Остальная же площадь была занята печью и тесно поставленными друг к другу койками. Жилец, снимавший койку, становился обладателем трёх голых досок, положенных на кирпичи, поленья или козлы, и спал нередко на снятой с себя одежде. Койки были одиночными и двойными. Двойные сдавались не только мужу и жене, а часто и двум посторонним, даже незнакомым друг другу людям. За каморку рабочий платил от четверти до половины своего заработка. Да и одиночную койку часто снимали двое: один спал днём, а другой — ночью.

Дома были преимущественно ветхие, дворы крайне грязные, помойные ямы и мусорные ящики очищались редко. Освещения не было. Изнуряли клопы, тараканы, другие насекомые.

Даже буржуазная газета «Русское слово» вынуждена была писать: «На окраине Москвы, у Бутырской заставы, есть обширная и густонаселённая местность — Бутырский проезд... В дождливую осень и ранней весной грязь в этом проезде настолько велика, что покойников приходится переносить через заборы, минуя улицу. Узкая полоса проезда по правую сторону находится в таком невозможном состоянии, что туда решается ездить только один водовоз, который и берёт с обывателей по 5 копеек за ведро...» Тогда это составляло почти десять процентов дневного заработка.