Нас ленинская партия вела... Воспоминания - страница 55

Профессионалом-революционером стал рабочий этого завода Батышев. Как активные коммунисты были известны секретарь парторганизации завода Горбанский, заместитель начальника Красной гвардии Квесис, Аболь, Прохоров, Щукин...

Помню митинг рабочих артиллерийского завода, на котором меньшевики потерпели полное поражение. Сначала думали провести митинг в цехе, но собралось около тысячи человек, люди ещё прибывали. Тогда перешли на просторный заводской двор.

Докладывал Батышев. Он не обладал большим красноречием, но слова большевистской правды били точно в цель, задевали самые заветные струны в душах рабочих, отвечали их мечтам и чаяниям. Всё больше людей убеждалось, что именно большевики отстаивают народные интересы.

Другой рабочий завода, Ларионов, избранный председателем завкома профсоюза, выступил после Батышева, защищая меньшевиков.

Страсти разгорелись. Ораторы — представители большевиков и меньшевиков — сменяли друг друга. Ларионов не выдержал, поднялся на трибуну ещё раз:

— Чего нам канителиться, братцы? В два счёта решим наболевший вопрос. Двор широкий, кто за большевиков — пусть отойдёт налево от трибуны, кто за меньшевиков — направо! И весь разговор. Всё станет ясным как божий день! — Он обвёл задорным взглядом многочисленных участников митинга.

Толпа зашумела, будто порыв ветра тронул звенящую листву деревьев, и вдруг зашевелилась, приведённая в движение какой-то могучей внутренней силой. Переговариваясь, перекликаясь, сотни рабочих двинулись на левую сторону двора. Ларионов побледнел, соскочил с трибуны, пошёл направо, крикнул:

— Куда же вы?

Жалкая кучка сгрудилась вокруг него, да и она ежесекундно таяла. То один, то другой рабочий переходили налево...

— Вот и вышло по-нашему, — спокойно, однако громко произнёс Батышев. — Не пеняйте на нас, господа меньшевики, сами предложили, теперь вы полностью оправдали вашу кличку...

У меня до сих пор хранится тоненькая школьная тетрадь — мой неизменный спутник семнадцатого года. На её потрёпанных страничках кратко записаны события более чем полувековой давности. Загляну в неё сегодня — словно в калейдоскопе развёртываются предо мной дела того времени.

Читаю: «Собрание рабочих фабрики „Дукс“. Не забыть». Я не забыла его и буду помнить всегда. Оно произошло вскоре после событий 3 июля.

В одном из цехов гудела возмущённая толпа. С трибуны надрывным голосом призывал к порядку председатель завкома. На него никто не обращал внимания. Волнами прокатывалось движение в бурлящем море голов и плеч, люди спорили между собой. Вдруг по цеху пронёсся оглушительный звон: кто-то ударил несколько раз молотком по висячему железу. Толпа утихла.

— Так вот, — сказал председатель, — мы выбрали в Московский Совет Белова, Чадушкина, Иванова, а они проголосовали за наступление на фронте и скрыли это от рабочих...

С разных концов цеха кричали:

— Отозвать!

— Переизбрать соглашателей! — крикнул большевик Веселов, и его поддержали другие.

— Белов и Чадушкин — эсеры, Иванов — меньшевик, вот они и гнут свою линию. Отозвать!

— Зачем отзывать! Ребята — наши! Свои, рабочие. Чего там, исправятся, — послышалось с другой стороны.

Я предвидела борьбу и заранее попросила бывших рабочих фабрики «Дукс» большевиков Ганчукова и Григорьева присутствовать на митинге. Ганчукова мы рекомендовали на пост председателя райсовета, он там показал себя очень хорошо в борьбе с эсерами и меньшевиками, сделал Совет большевистским. Член райкома Григорьев был начальником штаба Красной гвардии.

Рабочие вначале их не заметили, они стояли со мной в сторонке. Слушали спор, в котором участвовали сотни людей. Увидев, что усиливаются эсеро-меньшевистские выкрики, они пробились к трибуне. Григорьев первый взял слово. Толпа притихла.

— Буржуи хотят воспользоваться нашей революцией и вместо царя сесть нам на шею. Они организуют свою милицию вместо полиции, — говорил Григорьев. — Мы выбрали свою рабочую милицию. Почему дирекция завода отказывается оплачивать наших выборных? Им не нравится, когда оружие в руках рабочего класса, вот почему! На внешнем фронте хотят воевать с немцами и австрийцами, а на внутреннем — с безоружными рабочими. Так? — Люди молчали.