Не надо преувеличивать! - страница 13

— Так ей и надо! Женщина, которая не слушается мужа… — подхватила Милика.

— Нет, вы не правы, мадам, Петреску просто слишком часто напивается, и тогда с ним никто не сладит, — вдруг услышала я свой голос.

— Да, я тоже об этом слыхал. Он со всеми в деревне разругался. Тот, что продает мед, рассказал мне, что месяц тому назад Петреску подрался с одним в корчме, так их еле-еле разняли. Говорят, и ножи вытащили.

— Жаль, что его здесь нет, вы бы его перевоспитали, — вмешался Барбу, протягивая стакан, чтобы Цинтой его наполнил.

— Да, товарищ Барбу, это верно. Можете пойти на ферму, где я работал, и спросить у товарищей, скольких я наставил на путь истинный, одних — словом, других…

— Делом, — закончил Барбу.

— Битье — дело святое, — говаривал, бывало, мой отец — мир праху его! — когда порол меня розгами, — вставил Мирча, решив внести свою лепту в беседу о воспитании и перевоспитании человека.

— Ну, с детьми — я согласен. Мой отец, полковник, тоже меня наказывал. Но не думаю, что в том случае, о котором упомянул господин Цинтой, этот метод — самый подходящий. Человека нужно убедить, перевоспитать трудом, иначе все кончится травмой, и он погибнет для общества… В конце концов, нельзя же отказаться от понятия сознания, иначе нас подстерегает опасность бехавиоризма, — с ученым видом заключил Алек.

— Добрый вечер и приятного аппетита!

— А, товарищ Габриэлла! Вернулись… Пожалуйте к столу. Милика, принеси еще один стакан.

— Как протекало слияние с природой нынче вечером? — проникновенно поинтересовалась Мона.

— Прекрасно, мадам! Жаль, что я не взяла с собой господина Василиаде. Вечерние упражнения — это главное в практике йогов. А он, по-моему, — такой способный… — столь же невинно ответила ей Габриэлла.

— Ну, доброго всем здоровьица! — поспешно вмешался Цинтой, правильно оценив возможные осложнения, которые этот диалог мог внести в мирную беседу.

— Ей богу, такой нежной грудинки я и в родном доме не пробовал…

Из глубины двора с веселым лаем вырвался Замбо. Последовало короткое замешательство, затем раздались слова: «… к черту такую жизнь…» и перед глазами изумленных зрителей, шатаясь, предстала какая-то тень. Сидевшие за столом смотрели на эту все более сгущавшуюся тень с удивлением, смешанным с ужасом. Наконец стало возможно различить силуэт мужчины лет сорока, плотного, коренастого и сутуловатого. Его лицо пересекали глубокие морщины, красные глаза слезились, а губы, распустившиеся в пьяной улыбке, обнажали бледно поблескивающие металлические зубы. Невысокий, человек создавал, однако, впечатление большой стихийной силы.

— … эта чертова баба! А ну, где она, я ее убью! — произнес он вместо приветствия и продолжал, все так же спотыкаясь, продвигаться к кухне, в глубь двора.

Онемев от удивления, «гости» следили за удаляющимся силуэтом. Приблизившись к кухне, человек пошатнулся и, с трудом восстановив равновесие, ввалился в освещенную дверь.

— Хозяин вернулся — заключил Барбу, единственный человек, сохранивший присутствие духа.

— Чего боишься, того не миновать. Теперь начнется цирк, — добавила я.

Последовало мгновение полной тишины, потом крупный женский силуэт метнулся из двери, подобно изгнанной из гнезда толстой курице, и целый поток ругательств нарушил вечерний покой.

— … дьявол и анафема… Думала, что избавилась от меня? Положила меня в больницу и теперь можешь делать, что тебе вздумается? Я тебе покажу, будь проклят весь твой род и все твое семя! Хозяйку разыгрываешь, да? Барыню? Все, что здесь есть, сделано моими руками. На всем в этом дворе написано: Пе-трес-ку!.. Я тебе покажу! Пусть все знают, кто здесь хозяин.

— Я пойду поговорю с этим гражданином! — воинственно заявил Цинтой.

— Не ходи, не ходи, Лика! Он пьяный, это опасно, — чуть ли не плача умоляла его Милика.

— Но ведь так нельзя! Мы, мужчины, должны принять меры. Кто со мной? — хорохорился ее супруг.

— Идите сами, товарищ Цинтой, мы побудем здесь. Если что, кричите, мы позовем милиционера, — подбодрил его Мирча.

Момент был благоприятным для того, чтобы окончательно покорить весь двор. Я направилась в кухню.