Не сдавайся - страница 3

Это наш стандартный утренний распорядок. Мы просыпаемся, одеваемся. Затем идем на молитву, держась за руки, потом вместе едим. Каждый месяц мы публично выказываем отчаяние из-за отсутствия счастливых новостей, делясь с общиной новым благословением.

Если только архангел Габриэль не спустится лично для ночного визита, то этого просто не произойдет. И даже если все-таки случится, как я могу привнести новую жизнь в это место? Какой человек может так поступить с ребенком?

Это не та жизнь, о которой я мечтала, но кто-нибудь... когда-нибудь получит свою идеальную жизнь?

Когда завтрак и молитвы окончены, приходит время заниматься делами. Муж отсылает меня прочь, целует в щеку, и я направляюсь к сараю. Мама встречает меня злобным взглядом, она уже подогнала грузовик, а я опаздываю. Мама и Натан уже давно ждут меня.

Загрузка грузовика — непосильная работа для двух женщин и мальчика, но мы справляемся. Корзины и деревянные ящики, наполненные свежими фруктами и овощами, почти полностью заполнили кузов до краев. Также на сиденье грузовика расположились моя мама и Натан.

— Будь осторожна, Кортни! — Моя мать каждый раз боится, когда мы едем по узкому деревянному мосту.

— Мама! — рычу я в ответ. — Я уже десять тысяч раз проезжала по этому дурацкому мосту, не убив нас. Не могли бы вы, пожалуйста, отстать? — Я знаю, что заплачу за это позже, но мама не рискнет дать мне пощечину, пока мы едем.

— На самом деле, меньше двух тысяч, — уточнила она, закатывая глаза. Может, и нет. Неужели это будет один из ее лучших дней?

— Как ты подсчитала? — спросил Натан, и я невольно улыбнулась его искреннему любопытству.

— Ну, Кортни сейчас двадцать три года, и она получила права в пятнадцать лет. Она возит меня на рынок два раза в неделю, так что... — мама нарочно сделала паузу, чтобы дать Натану возможность посчитать.

Втиснувшись между нами на переднее сиденье грузовика, он хмурится и решает задачу вслух.

— Двадцать три минус пятнадцать — значит, восемь. А в году пятьдесят две недели. Значит, это четыре раза через мост в неделю, а через восемь лет — пятьдесят две недели. — Мальчик хмурится, мысленно просчитывая в голове и одновременно отмечая результаты на пальцах.

— Но нет, это не правильно, сестра Хизер. Вы с сестрой Кортни еще не пришли к Господу, когда ей исполнилось пятнадцать. Ей было... я не знаю, сколько ей было лет.

— Ты прав, брат Натан! Очень умно с твоей стороны помнить об этом. Ей было шестнадцать лет. Ну что же давай, теперь подсчитай.

Мама кивает и подмигивает мне. При всех ее недостатках, надо отдать ей должное, она потрясающая учительница. Она просто обманом заставила ребенка делать то, что он якобы ненавидит. Я не отрываю глаз от дороги, пока Натан считает на пальцах, гадая, напомнит ли она ему, что зимой мы не ездим на рынок.

Он бормочет себе под нос:

— Четыре раза пятьдесят два — двести восемь... умножить на восемь, получается тысяча шестьсот шестьдесят четыре, но минус... это тысяча четыреста пятьдесят шесть, и это туда и обратно, так что — две тысячи девятьсот двенадцать! — Прищурившись, Натан обнажает зубы в хищной ухмылке. — Кортни, — шипит он. — Ты солгала.

Я прикусываю язык и не отрываю глаз от ухабистой лесной дороги. Это пустая трата времени, пытаться объяснить Натану такие понятия, как преувеличение и нюансы. Все девятилетние дети, даже те, кто вырос в нормальной жизни, имеют тенденцию видеть мир в черно-белом цвете. Это правда? Младший сын отца Эммануила был воспитан так, чтобы следить за всем, вынюхивать малейший, самый незначительный грех в нашей замкнутой общине. В жизни, где расплатой за грех в буквальном смысле является смерть, это делает его очень опасным ребенком.

Как всегда, я разрываюсь между печалью за маленького мальчика и опасением за него. Каким бы он стал, если бы вырос за пределами мира, согласно отцу Эммануилу? Его быстрый интеллект, умная и любознательная натура могли привести его куда угодно, позволить ему быть кем угодно.

Мир, согласно воле отца Эммануила, — это мой личный ад, крохотная коробочка без выхода и только крошечное окошко, через которое я могу видеть мир в базарный день, а Натан — шпион своего отца.