Не сдавайся - страница 4

Но я не могу ненавидеть его за это. Натан в такой же ловушке, как и я, и даже не подозревает об этом.

Но я не могу этого забыть.

Даже если Натан не вычел зимние месяцы, факт остается фактом: сегодня утром я проезжала мимо могил моих мертворожденных сестер, по крайней мере, в тысячный раз. Глубоко, в почти девственном лесу, в могилах лежат они без опознавательных знаков и безымянные, если не считать маленького белого куска гранита и многолетних полевых цветов, которые положила туда более молодая, завистливая версия меня. Каждый раз, когда я проезжаю мимо тропинки, ведущей к этой маленькой поляне, мне хочется кричать всему миру, что этот человек — Сатана, а не святой, каким он притворяется.

Но кричать некому.

На территории церкви Нового откровения каждый поклялся бы, что отец Эммануил — это не что иное, как дар Господа нашему падшему и грешному миру, свидетель и пророк, призванный вернуть Америку и весь мир к праведности. Моя мать? Забудьте о ходьбе по воде, она, наверное, думает, что он мог бы танцевать на ней брейк-данс, если бы захотел. Те немногие люди во внешнем мире, с кем я пересекалась, думают, что мы просто причудливая реликвия, пережиток более ранних времен. Как амиши или меннониты, возможно, но с чуть большим количеством адского огня и серы. Они понятия не имеют и никогда не узнают. Они не увидят, потому что не будут смотреть. Я пыталась сказать им, но они не слушают. И в любом случае, они всегда говорят, что «это ничего не значит».

Так они сказали в первый раз, когда я сбежала и они привели меня прямо к моей матери и ее мерзкому святому человеку.

— Тот, кто жалеет розгу, ненавидит ребенка, но тот, кто любит своих детей, позаботится о том, чтобы наказать их, — объяснял отец Эммануил. — Как сказано в слове Господнем: «наставь ребенка на путь, по которому он должен идти; и когда он состарится, он не отступится от него».

Он сделал вид, что его разрывает на части из-за моего наказания, но в его глазах отражалось болезненное ликование, когда брат Лукас избил меня до крови и синяков длинной ручкой метлы. Для моего же блага, конечно. Чтобы научить меня тому, куда я должна идти. Чтобы я не отступила.

Мне тогда исполнилось шестнадцать, я была намного моложе и невиннее, и он оказался прав. К тому времени, как все закончилось, я знала, что никогда не забуду этот урок. Я поняла, что не могу рассчитывать ни на кого, кроме себя.

Затем я сбежала во второй раз… Толчки грузовика по глубоким колеям и грубым выбоинам скрывают мою невольную дрожь от воспоминаний.

И вообще, куда мне бежать? Мой отец умер. В ту же ночь, когда он умер, мама приехала за мной домой из больницы и привезла меня сюда. Она даже не стала дожидаться похорон. Мы должны были оставить его грехи позади, и, как жена Лота, нельзя было оглядываться назад.

Папа был единственным ребенком в семье, а мои бабушка и дедушка умерли задолго до его смерти. И Шон. Я бы побежала к тебе, если бы знала, где ты. Двое единственных мужчин, которых я когда-либо любила, только к двоим мужчинам я могла бежать... и они оба вне моей досягаемости.

Глубокие лесозаготовительные тропы сменяются гравийными грунтовыми дорогами, едва ли достаточно широкими, чтобы тяжелые лесовозы доставляли свои грузы брусов на бумажные фабрики, и, наконец, к гладким дорогам с твердым покрытием.

— Значит, ты признаешь, что солгала, — насмехается Натан. Лесозаготовительные дороги слишком неровны для разговоров — слишком неровны для чего-либо, кроме как изо всех сил держаться за что-нибудь твердое, — и я надеялась, что мальчик забыл уже об этом.

Натана выбрали, чтобы сопровождать меня и мою мать на рынок, потому что он достаточно силен и поможет нам поставить палатку, но также и потому что он достаточно умен, чтобы следить за всем, что мы делаем, и достаточно предан, чтобы сообщать даже о малейшем намеке на грех. Хуже того, он это знает. Лесть и промывание мозгов его отца превратили умного и любознательного мальчика в злобную его миниатюру, рьяно вынюхивающего проступки других, и он не хотел бы ничего большее, чем демонстрировать, что заслуживает доверие своего хозяина, имея что-то пикантное, чтобы сообщить.