Не сдавайся - страница 6

То же самое произходит с Жабой, Динь-Динь, Кефалем и Мясом. Динь-Динь смотрит с отвращением; Кефаль печально качает головой.

— Ты знаешь, что лучше не стоит считать, брат, — утвердительно произносит Кефаль. Его слова эхом разносятся по улице после того, как исчезает его туманный силуэт. Теперь я один.

— Нет, приятель, — отвечаю я. — Ты знаешь, почему я должен считать. Кефаль, ты знаешь почему. — Мой голос грубый и резкий.

Я скучаю по ним. Братство — это, когда ты проводишь достаточно времени в бою с кем-то, есть связь и даже больше, я скучаю по огневой мощи. Пила Мяса — это умножитель силы. Автоматическое оружие отделения М249 выплевывает гораздо больше огня, чем мой М4.

Это не имеет значения. Нужно закончить с патрулем.

Я запомнил маршрут. Знаю это дерьмо как свои пять пальцев. Я проделывал этот чертов маршрут по меньшей мере тысячу раз. И даже не утруждаю себя вопросом, почему мы патрулируем здесь больше – котики не для гребаных уличных патрулей, и все это знают.

Мы похищаем тела, хватая лидеров повстанцев так тихо, как только можем. Выбиваем двери. Мы следим за снайперскими винтовками, стреляя в террористов-смертников до того, как они взорвутся. Если они хотят попасть в рай, пусть сделают это сами, а не в компании незнакомых людей. Мы убиваем людей и прерываем дерьмо.

Эти дурацкие патрули — это то, для чего армия посылает своих пехотинцев. Есть еще и морские пехотинцы, которые заменяют собой выбывшего из строя бойца. Но все равно каждую гребаную ночь я делаю этот маршрут, и каждую ночь это горячее полуденное солнце давит на меня.

Солнце. Сейчас ночь. Что-то не дает мне покоя. Что? Стряхни это, чувак. Избавься от этого. Включайся в игру.

В конце следующего квартала поверни на север. Где-то лает собака. Я не знаю, где это – никогда не знаю, где это. Я слышу это каждый раз.

Аллея. Сто метров. Проверь по радио. Нет никакого сигнала, чтобы сказать мне, что криптография синхронизирована, и никакой голос не отвечает мне. Тем не менее сделать доклад на молчание в эфире.

Проверить патронник на моем М4 – зарядная рукоятка возвращается ровно настолько, чтобы увидеть кусочек латуни перед затвором. Ручка издает металлический щелчок, когда я нажимаю на нее до упора, и фиксатор защелкивается. Пару раз нажми на досылатель затвора, убедись, что карабин снова в батарее. Мне понадобится вся огневая мощь, которая у меня есть, когда я заверну за этот угол. Как и каждую ночь под жарким иракским солнцем.

Я прикладываю винтовку к плечу и выхожу из-за угла. Позади меня должна быть куча парней, который имел свой сектор, но так как я теперь один, должен все это сделать сам. Водить дулом, двигаться справа налево, как можно меньше раскрывать себя, пока не произведу расчистку местности.

Здесь нет ничего, никого. Я и не ожидал, что будет так. Такого не бывает.

Черная занавеска в окне в конце переулка дрожит. Никакого ветерка. Боже, как бы я хотел, чтобы Мясо с ПИЛОЙ все еще были здесь.

Красная точка от прицела расположена прямо по центру окна. Это может произойти в любой момент. Дуло РПК раздвинет занавески, и на этот раз я подожгу этого ублюдка прежде, чем он успеет открыть огонь.

Грубая черная занавеска трясется, а вот и пистолет. На этот раз я его поймал. Его голова должна быть... там. Прямо там. Увеличить усилие на спусковом крючке и... нажать. Ничего не происходит. Пуля испарилась, как и моя вода. Совсем как мои братья. Каждую ночь под убийственным солнцем в этом переулке происходит одно и то же. И ровно так же каждую ночь лает старый советский пулемет противника.

Ублюдки учатся у нас. Раньше они просто вели неприцельный огонь и молились, выкрикивая «Алоха Снэкбар», в то время как полная автоматическая отдача поднимет слишком высоко их стволы. Самое безопасное место — прямо перед ними. Если первые две пули не попадут в тебя, то остальные тоже. Однако этот парень использует короткие очереди сдержанно. Прицельно. Первые две пули попадают мне в грудную пластину, третья пролетает мимо левого уха.

Мои братья исчезли, потому что я пересчитал их, и я надеялся, что они останутся. Но это не сработало – теперь они вернулись. Их трупы повреждены, раскурочены и лежат на улице под жарким солнцем. Как и каждую ночь в этом патруле. То, что осталось от лица Мяса, выглядит печально.