Небеса чистого пламени - страница 8

После бури клиентов, как оно обычно и бывает, наступило затишье — до следующей бури, — и народу не появлялось вообще. Алексис, наконец-то добравшись до газет и попив свежего кофе, заскучал. Цирюльник подумал, что пора бы закрываться — и ничего, что работать он должен еще час, в конце концов его цирюльня — его правила, а людей и так нет.

Но дверной колокольчик — очень коварный — ехидным звоном оборвал все планы.

— Вы уже закрываетесь? — осведомился пока лишь голос. Алексису очень хотелось сказать «да», сделав так, чтобы голос остался лишь голосом, и не пришлось бы смотреть на клиента, уж тем более брить его. Но совесть взяла свое.

— Нет, просто никто не заходил уже пару часов, — признался цирюльник.

— Мне надо побриться перед одним очень важным событием, — сказал остановившийся в дверях человек. — А то моя щетина выглядит как засохшая зола…

— Красиво сказано, — кивнул Оссмий, разворачивая махровое полотенце и натаивая фартук. — Присаживайтесь.

Алистер Пламень сел в мягкое кресло словно заурчал. Алексис, как обычно, изучил, с чем ему предстоит работать — очень неопрятная смольно-черная щетина — судя по всему, крашеная. Взгляд цирюльника постоянно срывался с подбородка и щек на глаза гостя, которые будто бы дотлевали свой век — словно фениксы перед тем, как вспыхнуть вновь.

— У вас очень красивые глаза, — признался Алексис, моя бритву и нанося пену. — Никогда таких не видел.

— Они уже почти угасли, как и все остальное, — вздохнул Алистер. — А у вас очень… сильные руки для цирюльника. Такими бы мясные туши разделывать.

— Слышу это от каждого второго, — отмахнулся Оссмий, почесав лысый череп. В мире есть три фундаментальных вопроса: кто правит правителем, кто сторожит стражника, и кто бреет цирюльника — последний во время первой встречи с Алексисом всегда оказывался особо актуален, но задавать его как-то не решались.

Алистер Пламень был не из тех людей, кто постеснялся бы спросить — к тому же, он пребывал в прекрасном расположении духа. Наконец-то, на несколько минут бритья, можно расслабиться, перестать бродить на грани сна и яви, держать нервы в напряжении, чтобы все прошло, как надо. Потому, гость сказал:

— А голову вы сами себе бреете?

Алексис не ответил бы, начни он работать, но он только тянулся за каким-то кремом.

— Нет, что вы, я бы не дотянулся. А теперь, если позволите…

Цирюльник принялся за бритье — вокруг словно бы образовался вакуум, даже дышать Оссмий стал еле-еле. Алистер понял, что сейчас не время для разговоров, и почему-то ощутил себя в храме — но не Осириса, Ра, Тота или любого другого нового бога, а в какой-нибудь старой церквушке, где все пропахло паленным воском и обожженными фитилями, а священник, один на всю округу, по-настоящему слушает людей, успокаивает их и отпускает грехи лишь за то, что они покаялись.

И Алистеру Пламеню захотелось поговорить — со стороны могло показаться, что мужчина решил исповедаться, но Пламень о таком даже не подумал.

— Вы ничего не сказали о том, что я — анубисат, хотя наверняка заметили. Впрочем, бывший, — сказал мужчина в кресле. Алексис просто продолжал работать. — Я понимаю, что вы не будете отвечать мне, но я и не прошу. Мне надо выговориться, мне просто нужен слушатель, чтобы слова не пожирала пустота — для этого я вполне мог бы поговорить с Анубисом, ха… С учетом того, как нежно бритва сейчас скользит по моему подбородку, думаю, монологом я вас не отвлеку.

Цирюльник промолчал, даже не кивнул — но Пламень удивительно точно понял суть этого молчания. Научись трактовать разные формы молчания — станешь щелкать людей, как орешки.

— Я очень устал, — вздохнул мужчина. — Столько всего сделано, осталось так немного… да, и тогда все запомнят меня, как террориста — хотя, правильно сделают. Другого вывода быть и не может, и именно такой вывод нужен. Надо быть готовым к неприятным последствиям во имя благого дела.

Не будь Алексиса Алексисом, рука его дернулась бы — но цирюльник вовремя собрался.

— Да, я террорист, террорист, террорист, — каждое словно Алистер произносил все протяжнее и протяжнее. — И через несколько часов я снова сделаю так, чтобы глаза людей разгорелись. Только сначала все должно быть слегка… ха,