Никоарэ Подкова - страница 59

Лесник весело вскочил на лошадь и во весь опор помчался к овражку. Вернулся он с могучим рогом, должно быть, играли на нем в древние века на пиру у Зелена-царя[44].

— Вот, — молвил лесник, осадив коня, и спешился перед Никоарэ.

Иле Карайман протянул руку.

— А не шутишь? — улыбнулся лесник. — В самом деле желаешь попробовать?

— Так другому и не суметь, — усмехнулся Подкова. — У нас один только Иле мастер трубить.

— Стало быть, его Иле зовут? Что ж, будь здоров, Иле, а я от слова своего не отрекаюсь.

Карайман погладил рог, оглядел тонкий язычок и мастерски округленный наконечник. И как приложил к губам, так и заиграл рог протяжными переливами, переходившими в могучий рев и затихавшими в трепетно дрожащем напеве; казалось, от смерти к новой жизни пробуждался старый тур.

— Утешил, сделай милость, сыграй еще разок, брат Иле, — изумленно проговорил лесник. — А ежели протрубишь в третий раз, то непременно приплывут на лодке рыбаки с Аксинтевского протока. Сдаюсь! Рог, доставшийся мне в наследство от родителя, — твой!

— Поблагодари, Иле, лесника.

— Зовут меня Павел Вавел, честный купец.

— Поблагодари лесника Павла Вавела, — продолжал Никоарэ, — и подари, Иле, доброму человеку нож — из тех, которыми промышляем.

Карайман тут же достал из телеги длинный ратный нож с рукоятью из оленьего рога.

Лесник Павел Вавел бережно взял его в руки, покраснев от радости до корней волос.

— Это княжеский подарок, твоя светлость, — пробормотал он, поцеловав рукоять и низко поклонившись Никоарэ. — А теперь, брат Иле, протруби еще раз в свой рог, — прибавил он, подходя к Карайману.

Иле протрубил еще раз, повернувшись к рощам на той стороне реки.

— Ладно трубишь, — закивал головой Павел Вавел и застыл, наклонив голову и внимательно прислушиваясь. — А теперь вот что, брат Иле, — сказал он, выпрямившись, когда смолкли звуки рога. — Протруби в третий раз короче, да этак повелительно, — увидишь, что сделают рыбаки.

Когда Карайман в третий раз затрубил в турий рог, словно зовя и повелевая, за рекой на опушке рощи показались три человека. Двое других полезли на ракиту, чтобы лучше разглядеть.

— Подойдемте к самой воде, — посоветовал лесник. — Видно, люди на той стороне хотят о чем-то спросить нас.

Как только они присели у воды, с того берега понесся в тишине звук голоса, будто живое существо перебегало по мелким волнам.

— Что надо? Челны для переправы?

— Челны. Получите от его светлости добрую плату, — ответил лесник Павел Вавел.

— Слышали. Едем, — взмахнула крылами на опушке рощи таинственная птица голосов.

Обрадовало путников радушие незнакомых людей, которых они никогда не видели и, быть может, никогда больше не встретят. Искусство переговоров над водной пеленой иное, нежели на горных вершинах, где пастухи перекликаются, звеня голосами. Подкове вспомнились рыбацкие станы на Днепре. Эти люди из той же братии и так же готовы помочь проезжим в беде.

Переправа затянулась до заката. Рыбаки с Аксинтевского протока отплыли выше по реке на двух спаренных, крепко привязанных друг к другу челнах, поверх которых положили настил. Их было восьмеро: шестеро сидели на веслах, двое отталкивались шестами, и лодки неслись наискось по речной стремнине. Пристали к берегу много ниже того места, где ждали путники.

Потом бечевой потянули плот вверх по реке до удобного места, куда последовали и проезжие. Погрузили на плот телегу, коней и людей, посовещались, как лучше плыть, и сначала тронулись плавно, потом по приказу атамана рыбацкой ватаги гребцы разом напряглись, ударяя веслами, точно крыльями, с двух сторон по воде.

Прощай, Павел Вавел! Лесник рассматривал сверкающий на солнце нож с рукоятью из оленьего рога, любуясь булатным клинком, потом вскочил на свою лошадку и был таков. Когда челны причалили к берегу и снова протрубил рог, лесника уж не было видно; звук рога догнал его в лесной глуши.

— Добро пожаловать, братья, — проговорил с поклоном рыбацкий атаман, когда пристали с берегу протока.

То был рослый человек с легкой проседью в волосах, с лицом, бронзовым от солнца и ветров. Под его усищами, шириной с крылья воробья, сверкали белые зубы.