Нобелевский лауреат - страница 27

Министр вздохнул. Пока он говорил, Ванда смогла его рассмотреть. Ее воспоминания о сидевшем напротив нее человеке никак не совпадали с мужчиной, который сейчас столь вдохновенно ее убеждал. Нынешний Гергинов — это не просто постаревший и слегка располневший коллега из ее прошлого. Это совсем другой человек. Политик. Немного обрюзгший, слегка облысевший. Но зато теперь он выглядел более внушительным, более солидным. Бывший учитель музыки постепенно вырос, став настоящим министром, и даже непосвященному было понятно, что именно это и есть его призвание.

«Интересно, где он научился так говорить?» — подумала Ванда. А ведь в свое время он боялся заговорить даже с секретаршей, которая вечно подшучивала над ним, что он руководит духовым оркестром министерства, и все умирали со смеху.

— Да, — вынуждена была признать Ванда. — Разница колоссальная.

— Интересно, что в эту минуту делает Гертельсман? Где он сейчас? Наверное, ему страшно?

Она снова попыталась представить себе лицо человека в черном капюшоне, но поняла, что не помнит его. Забыла.

— У тебя есть ко мне какие-то вопросы?

Лицо министра выглядело усталым, хотя глаза задорно блестели после речи, которую он только что произнес.

— Почему я? — спросила Ванда. — Ведь меня отстранили на полгода, а тут вдруг поручают такое важное дело. Не знаю, должна ли я это говорить, но мой шеф сказал, что это вы, а не он, приняли решение мне его поручить.

— Ванда, — доверительно произнес министр, словно разговаривал с ребенком. — Ты ведь знаешь, что я отчитываюсь единственно перед премьер-министром, но для тебя сделаю исключение. Дело обстоит так: твое временное отстранение от должности не было наказанием. И это ты должна была сама понять. Это вынужденная мера, целью которой было уберечь тебя. Мы получили сигналы, что после того случая тебя поставили на особый учет, подняли, так сказать, планку. Тогда ты справилась блестяще, в этом никто не сомневался. Но я как министр отвечаю за вверенные мне кадры, особенно, когда они подвергаются опасности. Поэтому мы посоветовались с твоим шефом, и я решил временно перевести тебя в какое-нибудь тихое местечко, пока все не успокоится.

— Должна ли я понимать, что «успокоение» означает, что то дело закрыто?

Гергинов изумленно посмотрел на нее.

— Дело закрыли за отсутствием доказательств. А доказательств, как мы оба знаем, было предостаточно. Но комментировать не буду. Скажу тебе больше: ужасно разочарован. Во-первых, я был уверен, что ты лучше осведомлена, а во-вторых, я вижу, что ты мне не доверяешь.

— А вам не кажется, что нужно было тогда как-то меня предупредить о том, что мне что-то угрожает?

— В этом не было необходимости, — вновь усмехнулся министр. — И, как видишь, я оказался прав. А сейчас, если ты закончила с вопросами, пойдем к журналистам.

— Что?

— Я назначил пресс-конференцию на 18.30, а уже 18.25. Что ж поделаешь, случай такой, особый… Положение обязывает. К тому же, пусть лучше они от нас услышат все, что связано с похищением Гертельсмана, чем потом будут выдумывать невесть что.

Ванда не промолвила ни слова. Известие о пресс-конференции, которая должна была начаться через пять минут, повергло ее в шок. Конечно, мнение таких, как она, никогда никто не спрашивал, но она была убеждена, что руководство допускает огромную ошибку. Может быть, даже роковую.

Верно, похитители могли бы расценить это как провокацию, что неминуемо вызвало бы их ответную реакцию, и, в свою очередь, навести полицию на их след. Но Гертельсман в таком случае подвергался огромному риску.

Однако цель пресс-конференции была, как оказалось, совсем иной.

Пока они шли коридорами министерства к залу, где их уже ждали журналисты, инспектор Беловская вспомнила, что собиралась спросить министра о чем-то важном.

— А что делать с литературным агентом? Насколько я поняла, она должна находиться здесь и в нужный момент передать выкуп. Мне кажется, за ней следует установить наблюдение.

— Согласен, — ответил Гергинов. — А до завтрашнего вечера мы должны знать, кто эти люди. Или хотя бы располагать реальным планом дальнейших действий.