Нобелевский лауреат - страница 54

Конечно, в подобные чудеса она не верила. Перспектива потерять столь ценного информатора должна бы ее как сотрудника полиции смутить. Но, по сути, Ванда нисколько не жалела о том, что ей, скорей всего, придется расстаться с лукавым и наглым экономистом Электрода, которого она на дух не выносила. Мысль о том, что она его больше никогда не увидит, вызывала чувство облегчения. Самое большее, что может случиться в один прекрасный день, когда хозяин задумает вывести его из игры: Ванде и ее коллегам придется выволакивать его окровавленное, изуродованное тело из какого-нибудь темного подъезда.

С тех пор, как она подъехала, прошло десять минут, Ванда решила подождать еще десять. По сути, она обманывала себя, что предпринимает какие-то действия. Ожидание Бегемота казалось ей гораздо более легкой задачей, чем неясное развитие истории с Гертельсманом. Ей и вправду нечем было заняться сегодня вечером, а кроме того, ее тревожило предчувствие, что и завтра будет то же самое.

Конечно, все было бы по-другому, будь у нее семья, как у Крыстанова. Тогда, наверное, и ей приходилось бы мчаться в детский садик, чтобы успеть забрать малыша, который опять остался последним, или упрекать мужа за то, что он не интересуется семьей, приходя домой всего на несколько часов, чтобы поспать. И тогда она вообще отказалась бы ходить на ночные встречи с разными гангстерами, от которых ничего хорошего не приходится ожидать, особенно если ты их как следует прижал к стенке.

Однако ей никогда не хотелось иметь детей. Они ее пугали, она не имела представления, что с ними делать. Все дети были маленькими, глупыми, слишком хрупкими и абсолютно неуправляемыми существами. Они требовали безграничного терпения, непонятно было, чего от них можно ждать. Они напоминали Ванде ходячие черные дыры, поглощающие на своем пути все и вся, прежде всего силы и даже жизни своих родителей. Когда появлялись дети, родители переставали быть прежними людьми. Они становились скучными и уязвимыми и сами сознавали это. Называли это счастьем, изо всех сил стараясь скрыть, насколько они из-за него несчастны.

В отличие от них, Ванда не стремилась во что бы то ни стало быть счастливой. Больше всего она любила свободу, пусть даже ей нечем было ее заполнить.

Ей вдруг пришло в голову, что она не знает, у Крыстанова — девочка или мальчик, не говоря уже об имени. А они, вроде как, близкие друзья… Возможно, он принадлежал к тем людям, которые четко разграничивают личную и профессиональную жизнь, а может, не рассказывал о своей семье просто потому, что нечего было рассказывать. В сущности, кто бы мог с точностью определить, что за человек Крыстанов?

«В наши дни никому нельзя доверять», — сказала себе Ванда и внезапно вспомнила о матери. Любая мысль о ней моментально вызывала чувство тревоги и вины. Интересно, что она сейчас делает? Здорова ли? Вспоминает ли о ней просто так, с нежностью, а не только для того, чтобы выплеснуть на нее очередные упреки?

Ванда должна ей позвонить. Причем, это нужно было сделать давно.

Решившись, Ванда набрала номер ее мобильного. Было уже поздно, но мать никогда не ложилась раньше полуночи, хотя она могла изменить своим привычкам.

Ванда слушала гудки, плотно прижав мобильный к уху. Глянула в зеркало обратного вида, и на миг ей почудилась какая-то плотная тень, почти прижавшаяся к земле. Так могло быть, если бы человек продвигался пригнувшись или ползком. Но это могла быть также тень уличной собаки. Не услышав ответа, Ванда нажала кнопку отбоя. И вправду, было уже поздно. Она попробует связаться с матерью завтра или в какой-то другой день. Когда она снова глянула в зеркало, там уже никого не было, кроме ночи.

За последние два дня она намерзлась больше, чем за всю зиму. Весна поступила очень коварно: она просто вернулась обратно — туда, откуда пришла. Ванда никак не могла согреться, и пышная зелень, густо покрывшая весь город, ее совершенно не радовала. Кроме того, ее раздражали лишний вес, который она успела набрать зимой, постоянная нехватка денег, а также дело Гертельсмана, которое так и не сдвинулось с мертвой точки.