Нужно ли называть детей такими именами? - страница 10

стр.

- Ну, – произнес священник, – это не плохое имя. Давид был великим царем. Он привел израильский народ к такой силе и власти, которой у него не было до того. Он также был вынужден принимать жесткие и решительные меры, если это было необходимо. Но все это происходило только во благо его народа.

При этом священник по очереди смотрел на нас двоих, но потом его взгляд все больше зафиксировался на мне. Вероятно, так как я был особенно внимателен, или также выглядел более критично настроенным? Во всяком случае, он продолжил:

- Царь Давид должен был также вести много войн, при которых часто происходили действительно жестокие события. Но для него на первом месте всегда стояло благо его народа, так что поэтому можно не обращать внимания на что-то, что было не так, как должно было бы быть.

Так как священник, пожалуй, хотел проверить воздействие своих слов, здесь он сделал перерыв. Поэтому я спросил его:

- Не сказали ли вы в самом начале, что Давид – это не плохое имя? У меня есть чувство, что вы и сами не абсолютно уверенны в вашей оценке. В противном случае вы бы сказали: Давид – хорошее имя!

У хитрого священника ответ уже был готов:

- Я уже заметил, что я в этом немного поспешил. У царя Давида, конечно, были свои слабости. Когда я думаю о его поступке по отношению к Вирсавии, то это было с его стороны на самом деле нехорошо.

Теперь оказалось, что и господин Освальд выучил свой урок: – Но послушайте-ка, господин священник, то, что было с Вирсавией, было еще совершенно безобидным! Ведь в этом случае благочестивый царь нарушил только одну из десяти заповедей. Вы уже знаете, что я имею в виду. Но то, что он послал мужа Вирсавии на фронт, все же, это было настоящее убийство!

Священник уже не выглядел таким же уверенным, как в церкви, где он контролирует своих овец. Там никакие дискуссии невозможны. А тут он столкнулся с кем-то, кто совсем не был похож на тех, с кем он привык иметь дело.

- Да, господин Освальд, то, как Давид поступил с Урией, было нехорошо.

- Но, послушайте, господин священник, это что – такова ваша оценка этого явного убийства? И вы еще находите этому оправдание? Тогда вы сильно разочаровываете меня!

- Да, да, вы правы. То, что сделал Давид, было подстрекательством к убийству. Я тут ничего не хочу приукрашивать.

- Тогда у меня есть еще вопрос, – не отставал господин Освальд. – А вы сами назвали бы вашего сына Давидом?

- Нет, я не сделал бы этого уже по одной той причине, что сегодня это модное имя, которое, кроме того, еще произносится как «Дэвид».

Я снова зацепился за эти его слова: – Так вы не стали бы называть своего сына Давидом только по той причине, что это имя часто произносят на американский манер?

- Нет, нет, это не единственная причина. Ведь с именем, в конечном счете, связывают человека, и в данном случае это был бы еврейский царь Давид. Я не назвал бы моего сына так.

- Хорошо, но если бы теперь к вам пришел бы кто-то, супружеская пара, которая ждет ребенка и ищет для него имя: посоветуете ли вы этой супружеской паре дать ребенку имя Давид?

Господин Освальд с любопытством рассматривал священника. Я тоже был весь внимание, сгорая от желания услышать его ответ.

- Если вы спрашиваете меня так прямо, и если я обдумаю возможные последствия, что эти молодые родители возьмут Библию и узнают все о Давиде, тогда я никогда не стал бы предлагать им это имя.

Тут сначала воцарилась тишина. Господин Освальд, как мне казалось, просто обалдел. Да и я сам чувствовал то же самое. Но я, как в принципе постороннее лицо, хотел довести беседу до конца:

- Господин священник Вишневский, семье Освальд был причинен чудовищный вред. Ваш коллега, господин Хохгемут, посоветовал семье Освальд незадолго до рождения их сына дать ребенку имя Давид. Теперь, так как мы проверили жизнь столь расхваленного еврейского царя Давида, мы приходим к выводу, к которому вы между тем – я почти хотел бы сказать: поневоле – тоже пришли: имя Давид – из-за его преступлений и жестокости – это неправильное имя для немецкого ребенка. Согласны ли вы с этим?

- Ваш приговор очень жесток, господин Краузе. Неужели мы не можем найти в этом середину? Ведь у Давида были и свои положительные стороны. Он был, в принципе, глубоко религиозным человеком, который чувствовал близость к богу и у которого был дар говорить с ним. Он часто спрашивал бога, чтобы услышать, мог ли он сделать то или это.