О Господи, о Боже мой! - страница 11

От куропаткинской усадьбы и служб остались одни фундаменты. Вот старая аллея и здоровенные белые грибы, просто какие-то мамонты на толстых белых ногах…

Генерал Куропаткин пожил в своем имении еще и при советской власти и умер своей смертью. Большевики его не обижали: за то ли, что он построил в деревне Шешурино школу и больницу, или за то, что в своем имении устроил агрономическую академию с оранжереями, конюшнями и с общежитием для студентов? И простили ему вагон зерна, которое он умыкнул с железной дороги, вывез к себе и тем спас от голода целую округу. Скорее всего, большевики любили его за то, что он, будучи главнокомандующим, просадил русско-японскую войну. С этого началась революция 1905 года. Царское правительство посчитало это случайностью и назначило Куропаткина в Среднюю Азию опять-таки главнокомандующим. Но генерал и азиатскую компанию провел успешно: положил там остатки прогнившей царской армии и сдал противнику важные стратегические пункты.

И как будто бы возвращался он в свое имение на верблюде — от Торопца до Шешурина 50 км — чтобы развлечь мужиков и баб, которым был вместо отца. До сих пор имя его не забыто. Я сужу по тому, что однажды услышала разговор: «Еная матка — тая девка, что Куропаткин со своей экономкой придумали…» (Диалект здешний различает побочных детей, которых «придумывают», от законных, которых «сочиняют».)

На обломках всего старого, на пороге всего нового, прекрасного, сидели мы с Машей под проливным дождем. Взволновался об нас только один человек — мальчик пятнадцати лет, Игорь. Он приехал не потому, что не хотел идти в школу 1-го сентября, и не потому, что мы просили о помощи. Мы о помощи не просили. Приехал потому, что был рыцарем. Он был и у меня в театре, бывал и в гармаевских лагерях со своей мамой. Там в тринадцать лет он уже старейшина в детском лагере и с самыми младшими. В палатку к себе брал двух братцев — писунов. Когда один из них мочил спальный мешок и начинал ныть и проситься к Игорю, Игорь уступал свой мешок и остаток ночи проводил у костра. Потом в его мешок по той же причине перебирался и второй брат, и кто-то из них или вместе подпруживали игорев мешок и выползали к костру. Игорь выворачивал мешки и сушил их на рогулях. Сезон тот был дождливый, и часто мешки высушить не удавалось до следующей ночи. Но это в прошлом. Хотя в том прошлом заключалось уже и будущее. Как в семечке.

И вот теперь мы втроем. Мы должны были убрать поляну (почему должны?) и продать кур — их оставалось с десяток. Не переставая лили дожди, под этими дождями мы ходили с Игорем по Шешурину, предлагали кур. Почему-то над нами смеялись, не хотели покупать. Нас измучили эти тяжелые грязные бройлеры. Кажется, мы отдавали их бесплатно или подкидывали — не помню, но возвращались в темноте, по слякоти и, проклиная свою нелепую задачу, еще двух мокрых кур, которых не удалось пристроить в хорошие руки, тащили назад к Маше, которая ждала нас в жалком самодельном шалаше посреди горы мусора.

Она же, еле дождавшись нас, говорила о странном — о голосах людей, что уехали: «Я слышу! я слышу!» Ей чудились призраки. Мы ничего не слышали, ложились спать поближе, прижавшись друг к другу и к коту. Но спать нам в тот какой-то раз не дали. С берега высадился десант, ослепил фонарями. Я грозно повысила на них голос, они отвечали матом, но в темноте и неразберихе не поняли, сколько тут народа и какого. Хотели поживиться добром, думали, никого нет. Но как думали, так и раздумали. Хоть не сразу, но обошлось. Проревели моторки, стало темно и глухо. Дождь шелестел по пленке.

Днем мы с Игорем залезали на дубы, отрывали от них жерди, вытаскивали гвозди. Подавали голос последние куры. Почему мы их не ели? В голову не приходило. Мы ненавидели их всей душой, но и зарубить не умели.

Когда ходили в Шешурино, видели куропаткинскую школу. Одноэтажная, деревянная, крыльцо с резной причелиной, узенькое кружево наличников, ежевика взобралась на крыльцо, пока не было занятий, дерево от времени засеребрилось. Мы мечтали работать в такой школе. А когда ездили в автобусе, слышали разговор молодых учительниц: