О Господи, о Боже мой! - страница 28

Вот этого Петю тот Женя со стеклянным глазом и убил в конце концов простой палкой. Тогда уж судья ему сказала: «Женя, ну ты хоть бы уехал, опять мне на тебя дело открывать-закрывать!»

Нет, мы не были в те поры ни одинокими, ни покинутыми. К нам приезжали подростки, те, которые играли в моих сказках, потом попробовали гармаевских и снова хотели моих.

Еще когда нас терпели в интернате, в первую зиму, на каникулы к нам приваливала толпа. Вначале нам это сходило, и один раз наши московские были допущены в интернатскую столовую. Мы праздновали день рождения Бадули, нарушая интернатскую установку праздновать поквартально всех в один прием. То есть всем, у кого был день рождения в прошедшие три месяца, давали по килограмму конфет, плюс девочкам — пластмассового чебурашку, мальчикам соответственно машинку или танк. После праздника деньрожденники тошнили в спальнях — выдавали этот килограмм наружу.

Я же, беспокойная, сумела получить на складе новые скатерти — белоснежные! Заштемпелеванные вместо узора черными интернат-скими штампами. Уговорила дать муки, маргарина и сахара на пирог! Это вначале, потом об этом даже страшно было бы заикаться.

Гостей было человек 20 да 20 своих — сделали праздничный обед, начали с борща. И вот тут московская — Маша-крокодилка — пролила на белые скатерти красный борщ, еще до именинного пирога испортила торжественность момента и репутацию московских. Наблюдавшие (стоя!) Аллигатор и Медичка не обратили внимания на мои слова, что это заурядное явление для славной, милой, замечательной Крокодилки, они смотрели во все глаза на беспорядок и не приняли участия в «обходе пирога». В тот раз, неведомо как, родился красивый обычай и сохранился на много лет: именинник обходит вокруг стола с пирогом, каждый гость берет кусок и, прежде чем угоститься, говорит свое пожелание виновнику торжества. Так много всякого услышит именинник, и никто не останется обойденным из гостей, и никто не съест, бессловесно чавкая, сладкий кус!

Аллигатор и Медичка не обратили внимания на педагогическую находку, но обратили мое внимание на то, чтоб таких застолий больше не устраивать. В последующие времена московским лучше было даже не показываться в Хотилицах, лучше было сидеть в Любутке.

В нерабочее время мы бежали к ним. Они жили все в моей избушке и спали на полу, приткнувшись плотно друг к другу.

Но случилось, что две маленькие девочки из Москвы заболели поносом. Я лечила их домашними средствами, прибегая с дежурства, и только на третий день, увидев в горшке кровь, догадалась, что это неведомая мне дотоле дизентерия. Больные были уже плохи, я заказала парням делать носилки — срубить четыре жерди и, продырявив спальные мешки, просунуть их в дырки. Дело простое, только дойти до леса непросто, хоть он и рядом. Была ужасная погода: целый день валил мокрый снег, под снегом — наст, под настом — вода. Месяц март.

С жердями время протянули, нарубили толстых, рука не обхватывает. Носилки получились тяжелее самих больных. Укутали их, понесли. И хотя на каждые носилки было по четыре носильщика, несли трудно, перекладывали с рук на плечи, отдыхали. Спустились к мосту. То ли день был как сумерки, то ли в самом деле темнело… Вначале было еще что-то видно вроде дороги, тут таскали дрова, а дальше поле — никаких следов. Надо было его пересечь и попасть к началу лесной дороги, но мутно-смутно все вокруг. Вот лес, тяжелый снег поломал и погнул деревья. Молодые березы склонились до земли — муж ли пьяный их за волосы пригнул? Бурелом непролазный — то ли обходить, то ли перелезать с носилками? Я сказала им: «Погодите здесь, я пойду посмотрю дорогу». Они поставили носилки на снег. Больные не шелохнулись. Спят? Прошла вперед и вправо и влево — не прошла, проползла, вытягивая ноги из каши, проламывая наст. Встала на четвереньки… Только еще завыть! Дорогу не нашла. Они там ждут от меня спасения, ногами замерзшими топают, а с плеч пар валит. И дети, которые молчат, глаз не открывают. Приползу к ним и что скажу?

Еле-еле я их нашла в этом чертовом (в том самом!) месте. Они взяли носилки на другое плечо, где еще не намято, и пошли вперед. Где вперед, а где назад — бог весть. Я шла перед ними, но не я их вела. И вышли. Открытое знакомое место, дорога круто в гору. Потом под гору, через болото незамерзающее, кислое зимой и летом, страшно разбитое колеями, а там уже по насыпи. Оставалось только идти впереди и молчать о том, что я их люблю.