О Господи, о Боже мой! - страница 30

Я приехала через несколько дней (с зубом).

Дирекция поговаривала о том, что в инкубационный период мы с Машей годимся только на то, чтобы грузить помойку. Но все-таки поступили согласно каким-то циркулярам и отправили на обследование в Андреаполь.

Ехать мы должны были в кузове грузовика (не в кабине, не в автобусе — заражать людей!). Дизентерию тогда у нас не нашли, но простудили Кролику ушки — начался отит. Нет, какой Кролик?! Кролика больше не существовало. Это была уже личность, недюжинная натура. Я поражалась. И наивно гордилась… Еще были забавные приметы детства: стихи с глагольными рифмами, акварели, где среди леса две фигурки — моя в желто-оранжевых солнечных тонах и ее в сине-зеленых, пасмурных — шли к свету, к вершине горы… Она еще любила поплакать, но как говорил ее папа: «Побольше поплачешь — поменьше пописаешь». Но она умела держать нашу жизнь, когда я уезжала. Правда, говорила, что только лишь уеду, тут все и случается. Но уж когда я была дома, я не должна была разговаривать с кем-нибудь без нее. Не должна была читать про себя, свое, только вслух, не должна была смотреть ни в какую сторону, кроме одной. А слова невероятной любви? Мне никто никогда так не говорил. Не могла их потом повторить. Не могла и ей ответить…

Восхищал меня Игорь, восхищали все… Эта история с дизентерией — моя гордость. Какая высота духа! И это в 15–16 лет! Еще не окрепнув телом, уже способны на подвиг! Каких вершин достигнут эти души? Я любовалась ими.

Может быть, в какие-то времена и они хотели сказать слова любви, но были немыми. Зато когда провожали меня из Москвы (это было каждый раз): поезд трогался, они бежали за ним, разгоняясь по всей платформе и еле-еле удерживаясь у обрыва. На месте, в начале платформы оставался только мой мрачный сын. Молча уходил с вокзала.

Ревновали мои дети, ревновали Машины родители и бабушка Доля. Она требовала вернуть Машу в лоно семьи. Я писала ей письмо (объяснительную) и помню из него только один довод: бывают случаи неординарные. И что сказала бы бабушка Доля, если бы родителям Жанны д’Арк удалось посадить ее за парту или за прялку вместо того, что по воле Провидения она села в седло и повела на бой французов?

Она — мне (письмо большое, по необходимости делаю купюры):

Конечно, когда до смерти моей осталось «четыре шага», то спорить с молодыми, у которых еще до «горизонта» есть в запасе много и времени, и расстояния, и материального благополучия, трудно. Трудно, очень трудно бороться, чтобы они перестроили свои ошибочные взгляды в соответствии с требованиями сегодняшней реальной жизни. Поэтому не надо меня уверять и сбивать с толку Машу лестью на тему о том, что она мудро поступает, не получая при ее «идеях» высшего специального или хотя бы среднего педагогического или медицинского образования. Отсутствие диплома, который и практически и юридически подтверждает ее знания в области ее при этом творческой работы, где то и дело могут возникнуть противоречия с неучами или формалистами, диктаторами, имеющими власть и поддержку примазавшихся подхалимов к устраивающему их хотя бы удобному тепленькому местечку. Ставит Машу без диплома в незащищенное положение … se la vie у нас… (Простите, бабушка Доля, пишется: c’est la vie. — Е. А.)

…Становится не до творческой работы, а лишь бы выжить, и приходится отказываться от взлелеянных душой и разумом деяний. Вы, конечно, знакомы с трагедией генетика Вавилова; даже он со всеми его титулами, незаурядными опытами в с.х. и знаниями трагически погиб…

…У нас в стране 1 млн. 400 тыс. брошенных детей-сирот. То и дело не справившиеся с ними горе-воспитатели их отправляют в больницы умалишенных Кащенко или Ганушкина, где их травмированность усугубляется тем, что методы лечения самые варварские, а персонал там, для ухода за детьми, часто пустозвонный и уж, конечно, недипломированный, случайный. Ведь этих детей можно объедать и приношения до них почти не доходят. Бороться с этой пакостью, крепко поддерживаемой нашей общей расхлябанностью, можно и нужно…

Нельзя нам брать не критически «рецепты» зарубежные. Этой ошибки надо избежать, т. к. мы космополитически ведем себя чаще всего, а не потому, что у нас нет ничего разумного у самих. Мы даже обобщенный опыт и то ленимся и пренебрегаем им, потому что он рядом, наш родной, доступен больше, чем шведский. У нас педагогическая академия набита диссертантами-цитатчиками — цитатчик Шурман, заведующий в 1949–50 гг. лабораторией им. А. С. Макаренко. Имела честь лично столкнуться с непониманием педагогической силы детских коллективов в школах в вопросах повышения успеваемости по всем предметам школьной программы (статья моя напечатана в нашем журнале «Физкультура в школе»). Опыт был проведен на педпрактике в школах г. Москвы 320 и 56. Вот почему Маша была обязана перечитать все то, что в опыте практиков у нас. Если встать на почву не показухи, а того, что возможно у нас, то нам не надо протягивать нищенские руки за рубежи, а надо работать над своим богатым опытом… не подавлять инициативу детей, не давить на них, а направлять в то русло, которое будет для них перспективно. Какая у ваших питомцев перспектива? Я бы хотела знать — ближняя, средняя, дальняя?… К изучению опыта А. С. Макаренко я призывала Машу в 8 письмах, но увы, одолела «ПОКАЗУХА».