О Господи, о Боже мой! - страница 33

Не получив никакого ответа у дверей ближних, мы вдруг получили приглашение доброжелателей дальних. Заграница! Возможно ли? Вот уж в чем были уверены люди моего круга и возраста, что никогда не выглянем за занавеску, поскольку не нужно нам солнце чужое… Но произошел беспорядок: меня пригласили финны-антропософы посмотреть инвалидный дом Сильвия-коти.

Я заняла безумную сумму денег у многих людей (она должна была вернуться, когда я привезу и продам электронику! (Хотя я ничего в ней не смыслю.) Я безумно боялась — как одеться? Остановилась на своей шубе, которая сохранялась в Москве, но она расползлась во множестве мест от первого прикосновения. А я думала, что у меня все-таки есть приличная вещь… Знакомая знакомых принесла мне взамен шапку из чернобурки в коробке: «Они там любят мех! Поносишь, а перед возвращением продашь!» И научила меня, как носить: надвинуть до бровей, чтобы глаза смотрели сквозь мех, взгляд отстраненный. Но при извлечении из коробки от шапки тоже кое-что отвалилось.

И вот я в белой стране, в середине ее, в белом-белом мраморном зале без теней. Мне показалось, что я в раю — на облаке. Вокруг зала балюстрада — зимний сад (райский), бьет маленький фонтан, и красуется фиолетовый аметист, невероятный, ростом с меня кристалл. О Господи, о Боже мой!

В воскресенье сюда приводят детей — девочек в кружевах, мальчиков в бархате — всех: даунов, гидроцефалов, эпилептиков, децепешников — независимо от того, пускает ли кто-то слюни до полу или ходит в мотошлеме, чтобы не разбить в припадке голову о мрамор.

Служба, музыка, благолепие.

В будние дни инвалидики гуляют в цветных колпачках по рождественскому снежку, занимаются в уютных мастерских керамикой, плетением, ткачеством на детских станочках, изготовлением восковых свечек и деревянных игрушек. И никто не кричит, если она, пуская слюни, в свои 15 лет только и умеет, что плести косичку из разноцветной тесьмы, а он уже не первый год в своем мотошлеме катает шарик из глины. Все равно его гладят по головке (по шлему). И если на занятиях эвритмией мальчик (с отклонениями) треснет медной эвритмической палкой главу заведения Ханса Хаслера, то Ханс Хаслер не отправляет мальчика в Бурашево. Ханс Хаслер отправляет каждую неделю специального человека в Лахти за свежими цветами. В каждой комнате, в каждом уголке среди зимы — цветы. Но интересно, что животным вход сюда был воспрещен. Поэтому дети наперебой хватали на прогулке кота, незаконно оказавшегося на закрытой территории.

А еще случилась при мне такая оказия: забеременела воспитательница. Ханс Хаслер уволил ее. Еще ничего не было заметно, но ему стало известно. Она плакала. Она теряла работу и комнату. Куда она денется? Но он был категоричен. Он говорил, что она была прекрасным воспитателем, но организм и характер женщины от рождения ребенка меняется настолько, что она не может воспитывать чужих детей. А того соблазнителя, который тоже был воспитателем и причиной происшествия, Ханс Хаслер не уволил. Мне тогда показалось, что это перегиб и вообще нелепость.

Это маленькое наблюдение заслонил праздник Рождества. Все должны были быть счастливыми в стране, где огоньки мерцают сквозь легкий снежок и в чулке обнаруживаются сюрпризы. Меня повели в магазинчик, где продавали хорошенькие сувенирчики, сделанные детьми со вкусом и умением. Дрожа за свою ничтожную валюту, я выбрала две самые скромные вещички. Ласково улыбавшаяся тетя сказала мне цену — это было на порядок (на два?) больше, чем вся моя наличность. Но тут же выяснилось, что Ханс Хаслер распорядился подарить мне все, что я выберу в магазине, а я уже была готова провалиться сквозь землю с этой треклятой свечкой и сумочкой, сплетенной из лоскутков.

Я вернулась в свою страну потрясенная, оглушенная и вдобавок — хотела застрелиться! — привезла не ту электронику, которую можно продать в России.