О Господи, о Боже мой! - страница 37

Герасим оказывал нам почести. Мы осматривали владения, вдыхали, расправляя ноздри, незнакомый дух: весна в горах, лиственный лес, еще сквозной, нагой, ручей в глубоком овраге, зеленые бархатные камни, темный воздух в круглых отверстиях долменов. Это сложили люди (?) из многотонных обтесанных глыб, взвалив их друг на друга, и проточили в них круглые отверстия, в которые может пролезть ребенок или влететь и вылететь душа умершего.

Непростое место. Непростые люди…

В конце весны произошло то, что заставило нас большую часть времени бывать дома, а если отлучаться — по очереди.

Все дело в Пончиках — первой любви. Их было в разное время трое, четверо и даже больше, но главных, постоянных — двое. Один — злой по прозвищу Добрый (Добровольский), другой собственно Пончик — герой моего романа. Личность незаурядная, он придал окраску целому периоду жизни. Все Пончики произошли из того самого пятого класса, который подчистую расформировали в связи с моим увольнением. Большая часть попала в Торжок и даже в позаторжок — двести или триста километров от нас. Мы с Машей не знали, где они.

Мы жили в избушке, в той же деревне, где был интернат, потому что из Москвы выписались и двигаться нам было некуда. И вдруг по весне они, то бишь Пончики, передо мной как лист перед травой. Мы их обняли, приняли после скитаний, ночлегов под вагонами — отмыли, накормили, спать уложили… А отоспавшись, они сбегали в интернат, повидать знакомых и собаку Жука. Интернат в лице Аллигатора даже чуть не обнял их, но не замедлил сообщить «куда надо». Ребят конвоировали на исходный пункт в Торжок. Однако задержались они там совсем недолго и снова по знакомой дороге — пешком, на электричках, на попутках — пришли на родину и больше Аллигатору не попадались.

Жизнь с Пончиками складывалась славно. Оглянуться — золотое время!

Шустрые они были ребята, пронырливые: раз-два — построили себе дом из щепок и обрывков рубероида перед крыльцом нашей избушки. Дом, в котором помещался только один из Пончиков на корточках, голова — на втором этаже. Но была крыша от дождя, печка с трубой. Дом — своя крепость. Там было недоступно для взрослых. Не было окон, дверь держалась ногами изнутри. Это было «клёво». Пончики построили мостик — с перильцами! — через речку Мочилку, которую раньше надо было перешагивать. На тополе в поднебесье свили себе гнездо.

Так мы жили с ними, пока слава о нашем житье не дошла до столичного TV и не прибыли к нам «До шестнадцати и старше». Бригада пробивалась по лесной дороге на мускулистом автомобиле — молодая обслуга и молодой же телекорреспондент, который надеялся на нашем сюжете стать одаренным. Главные их усилия были потрачены на съемки тернистого пути до нас. Но вот на экране явился Пончик — беленький, кругленький, рот в форме поцелуя и главное — нос! Нос ну до того курнос! Пончик не отвечал на вопросы из блокнота, он разыгрывал свою гениальную пьесу. И вся бригада со всей техникой бегала за ним. «Посмотрите наверх, какая красота!» — TV бригада задирала головы, но там ничего особенного не было — небо как небо. «О, посмотрите сюда», — восторгался Пончик, вставая на коленки перед замерзшей лужей, и бригада вставала на коленки и наводила камеру на лужу. «О, какие пальмы!» — показывал он на пучок болотной травы, вмерзшей в лед. Наконец корреспондент вставил слово, задал вопрос: «Мальчики, а почему вы сбежали сюда и как?» На что Пончик ему сказал, что этого нельзя при всех говорить. «Ну скажи мне одному». — «Нет, здесь кто-нибудь услышит, знаете, что будет? «А где же мы поговорим?» — «Вон там», — показал Пончик на старый тополь, где было сколочено что-то из досок, что мы видели только издали. Снизу надо лезть по гвоздям, вбитым в ствол. Выше начинались ветки. Корреспондент, сожалея о выбранной профессии, зависал с камерой, микрофоном, хвостами проводов, излишками собственного веса, а команда, глазевшая на его муки снизу, в случае чего вряд ли способна была поймать его.

На верхней развилке он дотянулся наконец до рожицы Пончика, который сочувственно свесился из гнезда. Там, на дрожащем суке, молодой корреспондент и получил конфиденциальную информацию: «Нас Уткин бил». — «Как?» — «Стулом. А Уткина били шваброй».