О Господи, о Боже мой! - страница 40

Я вызвала Ее на помощь. В это время она бывала у нас наездами — и все продолжительней. В колхозе наняли грузовик, настроили борта, пригнали в Москву, взвели коней. Она села в кабину со своей собакой, один молчаливый взгляд и — вперед! (Ей я доверяла вполне, потому что Она бросила школу, чтобы на ипподроме чистить стойла, у многих современных девочек такой синдром.) Коней укутали одеялами-попонами — зима, февраль; привязали к переднему борту. К заднему еще подгрузили продуктов — мешок крупы, мешок сахара и большую копченую рыбу (кто-то пожертвовал) — то, о чем только мечтали. Я ночным поездом должна была поспеть к их приезду.

Думали ехать медленно — мороз, ветер в лицо, т. е. в морды, 500 км пути. Но в результате ехали быстро: водитель хотел домой. Попоны слетели к чертям и были затоптаны вместе с продуктами. Кобыла Вишня выжила, вероятно, благодаря своей породе. А жеребец Принц, беспородный, отвязался в пути, проделал дырку в мешке с сахаром и, может быть, выжил благодаря тому, что подкреплялся дорогой. Прибыли ночью, в метель. Водитель высадил их на обрыв и уехал. Дом был темный, дверь на замке и сарай с дверями слишком низкими, непроходимыми для лошадей. Маше и пацанам было дано задание отбить верхние доски у дверей сарая и встречать, но кто-то что-то не понял, и Маша с ребятами ушла в Любутку, где почему-то они заночевали. Она вышла из положения (и не сказала как). Я приехала на поезде днем. Все нашлись, кто потерялся. От счастья, что все целы и что у нас есть два коня, забыли мы все на свете. И казалось потом, что всем было легко.

На корм лошадям нашли на чердаке у бывшей хозяйки мешки с малиновым листом — для чая, что ли? Лошади съели это. Может быть, оттого они не заболели простудой? Потом перешли на чердачную (сенную) труху, потом на еловый лапник. Витамины одни, проку мало. Способ колхозный — кормить коров дроблеными еловыми ветками. А еще Она велела нам сделать потолочные ремни. Когда в колхозе коровы падают от голода, их подвешивают к потолку так, чтобы ноги доставали до земли, а лечь было нельзя. Ляжет — не встанет. Но наши кони стояли на ногах. Мы носили им сено на себе за 3 км в рюкзаках — раздобыли! Пончики скакали на них карьером по деревням, а жители провожали глазами — кавалерия!!! Верховая езда считалась у деревенских баловством, говорили неодобрительно: «Надсмешка одна над скотиной».

Мы бы хлеб свой отдавали лошадям, но хлеб был по талонам и давали его только нам с Машей, имеющим постоянную прописку. Чудное было время! Талоны на наволочки, ночные рубашки или (на выбор) на мужские трусы. Не было талонов только на одеколон. Идет мне навстречу знакомая баба, говорит: «Беги скорей в магазин, дают по два саши в руки». «Саша» — мужской одеколон, но женщины его принимали внутрь наравне с мужчинами. Одеяла продавали только детские. Из трех ватных одеял я сочиняла геометрическую фигуру, чтобы получить одно взрослое. Но зато в сельмаге свободно купила седла, сбрую, телегу и двое саней-розвальней. Знай наших! Тогда были такие сельмаги, а теперь уже нет. Я не могу понять, не могу вспомнить — на что я покупала? Рублей 150 мы с Машей отсудили у интерната. По силе возможности поддерживал нас мой брат, а его по силе возможности — Академия наук еще СССР. Один гармаевский знакомый во время моей поездки в Москву назначил встречу в метро, всучил мне там 300 рублей — потом отдашь! — и убежал. А потом через год не взял: то ли «не давал», то ли «не в долг». Какой-то эфемерный «мир и человек» полгода давал эфемерную зарплату. Мы были бедны, но покупали «предметы роскоши» — лошадей. Причуда, глупость? Нет, нет: лошадь — тягло (старинное слово). Но это не главное: лошадь — большой педагог и организатор жизни. Но и это не все. Просто хотелось страстно, как хочет только городской человек, — нежно и пылко хотелось иметь лошадей.

И скакали, и тащились наши лошади по лесным и полевым дорогам… Тут, как, бывало, русским писателям, мне следует воспеть еще раз дорогу, нашу мартисовскую дорогу, которая есть и будет причиной многих событий нашей жизни.