О Господи, о Боже мой! - страница 42
— Пошли, — говорит она, — давай руку. Я ногами знаю.
Ногами знает. И больше ни разу в жизни не сомневалась, куда идти. Такой талант.
Другая наша девушка как раз наоборот. Она не могла определить свою дорогу и жизненную линию, понять себя. От этого она держалась нарочито грубо, голосом и видом оскорбляла нас, нарушая, разрушая, уничтожая то, что мы выстраивали. Она носила солдатскую шинель и кирзовые сапоги. Шинель весила килограммов пять сухая, а сырая — не поднять. Перепоясывалась ремнем. И все равно было на что посмотреть. Вот идет Она своей особенной походкой (которую пытается перенять молодая особа. Но одно, чему особа научилась подражать — волочить кирзу). Это шикарная походка деревенского мужика с развернутыми в сторону коленями, эдак на полусогнутых.
По какой-то надобности отправились мы с Ней за 12 км в дальнюю деревню верхами. Конец марта. Все вокруг шумит, журчит, воркует. Лошади стригут ушами, осторожничают, блики слепят им глаза. Первый ручей поперек дороги обратился в горную речку. Лошади крутятся перед ним. Наконец кобыла перемахнула. Я на жеребце, он танцует и ни с места. Я ему, понукая, пятками и прутом объясняю — нет. Слезла и тяну за узду. Сама по воде. Он только голову задирает. Нас ждут там на горе, кидая взгляды, играя черными бриллиантами. Наконец Она привязала кобылу, подошла, но сдвинуть Принца мы не смогли. «Давай, — говорит, — я за уздечку спереди, а ты подхлестни его сзади». Я подхлестнула. Как прыгнет он! И по Ней четырьмя копытами. Лежит Она в снежной каше на боку, шинелишка воду всасывает… Я задохнувшись, к ней. Жива! Встала, взглядом подарила. Сели мы в седла, поехали. И еще ручьи, ручьи, ручьи, голова кругом от этой весны. Я говорю: «Давай объедем выше, где они не набрали силу». а Она: «Если ты лошадь себе не подчинишь, она сядет на тебя и поедет». Так, плавясь на солнце, пробирались мы по кислой дороге, пар поднимался от ее шинели. Она впереди мне бросает фразы вполоборота, как сплевывает, что под гору только шагом, никаких галопов и т. д.
И доехали мы до настоящей реки, через которую был наведен мост. Она поехала по мосту, я пустила вброд. Воды Принцу до брюха, водовороты закручиваются туго. Но он пошел, и нам Она сверкнула — то ли ухмылкой, то ли улыбкой.
Она не раз уезжала-приезжала, осерчав. присылала в письмах или подбрасывала мне стихи на листках и обрывках — свои, чужие?
Ну кто в тебя камень бросит? Здесь — никто. Разве ты видела кого-то со злым лицом? Посмотри на ребят, на озеро, в котором небо, облака — где верх, где низ — неотличимы. Они стоят здесь все века, здесь тишь да гладь… Посмотри на морды лошадей…
Она посмотрела-подумала и позвала к нам одноклассниц — троих сразу. Одноклассницы — все лошадницы, все лихие наездницы. Ну я разве против?
Из моего дневника
…за окном дождь, обширная низина — чаша, полная тумана. В нем различаются купы цветущих черемух и черная крыша старого колодца. Мы с Машей в невероятной тишине провели день. Девчонки уехали с Билли (в дневниках Она все равно Билли) — они осуществляют свой подробный план: угнать табун лошадей с конефермы (конюх — пьяница, мучает животных). Там все подготовлено — промежуточные станции, поддельные документы, верные люди. Ну а ребята отправлены чинить забор, потом дозволена рыбалка. Собак и коней ребята забрали, и настала тишина!!! Мы с Машей штопаем половики, читаем «Розу мира». Печка топится, и дождь протекает, капает с потолка в кастрюлю…
Еще вчера накатывали ревизоры, добирались на машинах председатели, представители. Выселяли из домов, составляли акты, до-прашивали Машу и ребят. А еще день назад была баталия. Мы все копали поле, сажали картошку. Поле наше — две сотки за домом. Мы копаем, а к нам бегают Аллигатор и председатель сельсовета, присылают рабочих — трактористов, грузчиков и прочих, человек шесть. Они должны нас запахать. Но пьяный тракторист сказал, что его трактор по живым людям не пашет (а нас много было, еще девчонки не уехали). Подняли они вокруг землю дыбом, наше поле чуть задели и убрались. Наша полоса цела, мы ее третий год пашем и удобряем (кони-то на что?).