О первых началах - страница 31

. В самом деле, без единого ни у одной вещи не будет наличного бытия, следовательно, сопричастность одновременно созидает наличие, а это означает, что единство обусловливает раздельность. Впрочем, мы этому не слишком удивимся и нисколько не поставим под сомнение сказанное, если примем во внимание то, что природе единого по самой своей сути не положено ни созидать, ни испытывать разделение.

Убедиться же в этом мы можем на примере зримого правителя всякой истины — Солнца. Действительно, для глаза, открытого, но вследствие какой-либо глазной болезни не видящего, Солнце существует так же, как и для видящего; это глаз не существует для Солнца — в силу собственной от него обособленности[216], и здесь мы не убоимся нарушить требования обычной логики[217],— ибо они обладают силой применительно к однородным предметам, для которых имеется некое равенство возможностей или природное тождество в смысле отношения.

Вот второй пример. Эйдос есть нечто иное по сравнению с материей. А разве является материя чем-то иным по сравнению с эйдосом? Нет: инаковость есть эйдос, а материя, даже будучи иной, эйдосом от этого не становится. Эйдос отделен от материи, при том, что сама она от него не отделена: в эйдосе пребывает некое иное разделение, не нашедшее в себе сил достичь материи[218].

Итак, если в данном случае нечто оказалось отделенным от неотделенного, то что воспрепятствует вышеназванному отделенному исправить свое отделение возвращением, с тем чтобы не только единое пребывало в нем, но и оно — в едином; очевидно, что в зависимости от меры обособленности путь возвращения оказывается или более коротким, или более длинным. Ведь каждая вещь по природе не только обособляется от единого, но и способна вернуться к нему, единое же пребывает нераздельным по отношению к каждой обособляющейся от него вещи и равным образом остается тем же самым по отношению к каждой вещи, возвращающейся к нему,— единой и нерасторжимой целью всего. Поскольку всему происходящему от единого сопутствует определение «сущее-в-себе», и оно получает свое название на основании своеобразия единого, например «сущностное единое», «жизненное единое», «умное единое», значит, само единое во всех этих случаях есть одно и то же, получающее лишь свое имя на основании того, что ему причастно; при этом я вовсе не утверждаю, будто оно разделено на части в зависимости от множественных особенностей богов, но усматриваю в каждой вещи простое единое, предшествующее определенному, и именую его по тому, в чем оно присутствует, даже будучи неразличимым, причем единое в целом повсеместно; так, конечно, и нечто совершенное, чтобы встретиться с этим единым в свойственном ему как отдельному разделении, дает ему название на основании собственного, возникающего благодаря ему совершенства, полагая, что оно и есть такое, как то, с чем оно встретилось и чего достигло. В самом деле, и то, что есть все как наличное бытие единого, сосуществует с каждой вещью как ее собственный корень и являет себя ей как ее собственная цель. Ибо то, что в разделении выступает как все вещи, в качестве единого оказывается вышеназванным, причем не в возможности, как можно было бы подумать, и не как причина того, чего еще не существует, а, если позволено так выразиться, как имеющееся наличное бытие, причем бытие сущего, выступающее, однако, в качестве единого, причем принадлежащего к производящей все природе. Итак, как и с любой другой вещью, с познающим единое сосуществует как познающее. Предметом же знания оно является как познаваемое, причем это происходит не потому, что оно оказывается тем и другим, а вследствие того, что оно стоит выше того и другого как составное или, говоря точнее, превышает даже и составное. Ведь и всем оно является не вследствие разделения, а прежде всякого разделения.

В самом деле, только в описанном случае оно — подлинное все, предшествующее всем вещам, причем без несовершенства, присущего бытию в возможности, и не в качестве причины, как в случае, если бы всего еще не существовало, но как все в нерасторжимом наличном бытии, причем не объединенном прежде всех вещей, а сверхупростившимся в собственной простоте и оказывающимся всеми теми вещами, которые возникают в разделении, сколько бы их ни было. Кроме того, все в первую очередь оказывается им самим, ибо разделение в соответствии со своей природой делает неразличимыми отделенные от него вещи. Однако, разумеется, и каждая вещь среди них в едином слиянии всего оказывается более значительной, нежели взятая сама по себе, а выпадая из него, всегда становится более частной и слабой — за исключением разве что того случая, когда среди ее собственных признаков оказываются отчасти те, которые способствуют меньшей раздельности, а отчасти те, которые определяют большую, и по этой причине проявляются то одни, то другие особенности этой вещи. Впрочем, еще не настал подходящий момент для того, чтобы проводить детальное исследование этих вопросов.